Ратник
Шрифт:
Понятное дело, что это были не традиции таранного копейного удара. Но их и не имелось на Руси. А вот работу копьем с руки уважали.
Важное пояснение — не рогатиной, а копьем.
В чем отличие?
Строго говоря — рогатина, это разновидность копья. Короткое древко в полтора-два метра да широкий, большой, листовидный наконечник. Им вооружались самые бедные воины, которые не могли себе позволить саблю. Вместо нее. Откуда проистекал и стиль работы, акцентированный больше на удары,
Отчего указание на то, что Андрей побил татар съемным боем в копья вызвал у всех присутствующих только уважение. Это ценили. В том числе и потому, что подобный подход требовал времени на тренировки да наставника. Особой техники нет, но немало нюансов.
Разговор продолжился.
Бояре и старшины стали расспрашивать гонца о разном, выясняя детали. Он отвечал, как мог, рассказывая и про засаду с подложным биваком, и многое другое. Царь же погрузился в свои мысли. Перед его внутренним взором предстал юродивый монах Нектарий, в который раз рассказывающий свой сон.
Иоанн Васильевич был человеком от природы очень осторожным. Жизнь заставила. Поэтому он старался не делать резких движений и поспешных выводов. В полной мере это проявилось во время последней Казанской кампании. Он медленно, осторожно, постоянно и во всем перестраховываясь, шел вперед.
В какой-то степени это диктовалось его окружением, где толковых исполнителей найти было не просто. То пушки утопят. То с обозом проворуются или оплошают. Куда не ткни — всюду булькала некомпетентность, густо замешанная на кланы,
Вся эта в целом гнилая обстановка и сформировала очень осторожного человека, взвешивавшего каждое свое слово и дело. Он всю свою жизнь шел, словно по тонкому льду. Понятное дело, что более поздняя пропаганда показывала все иначе. Но… пропаганда — это всего лишь пропаганда…
Реальный Иоанн Васильевич не имел склонности к быстрым, спонтанным поступкам. Вот и сейчас, получив новую порцию сведений, вернулся к давно и тщательно «обсосанным» вопросам. Начав обдумывать их по-новому. И с каждым новым фактом слова Нектария ему казались все менее и менее безумными…
В тоже самое время в Туле происходило другое, не менее яркое событие. Туда прибыл Данила с новой порцией гостинцев. Андрей добрался до вотчины, куда вновь отъехал из города дядя его жены, и передал через него новые трофеи. Лично возвращаться в Тулу он не хотел. Пока во всяком случае.
— Мать твою! — ахнул воевода.
— Да и не говори… — тихо поддакнул ему отец Афанасий, увидев эту процессию. Данила ведь вперед послал вестового, чтобы набить себе цену в глазах туляков. Дескать он тоже имеет какое-то отношение к этому всему, а не просто доставщик. Поэтому и воевода, и священник, и старшины вышли поглазеть…
— Сколько же здесь коней? — крикнул кто-то из сотников.
— Много… очень много… — покачав головой ответил Данила. — Андрей сказывал, что три полные сотни и семь десятков с пятью.
— Обалдеть! — присвистнул один из помещиков. — Это ведь теперь мы все о двуконь будем! Ай да Андрей! Ай да
Но последние его слова потонули в радостном реве толпы. Ибо ЭТО было событием! Совершенно невозможным! Чудесным! Волшебным!
Радостно кричали даже старшины, зараженные общим ликованием. Ведь это означало, что ВЕСЬ полк в случае чего мог выйти в поход на дальнюю службу. ВЕСЬ!!!
На фоне этой новости как-то померк факты освобождения полона и захвата иной добычи. Однако минут через пятнадцать люди как-то отошли и тут началось ТАКОЕ…
— Так мертвецов древних он поднял!
— Как есть поднял!
— Вой — жуть!
— Ни сабля их не брала! Ни стрела!
— Вышли из своих курганов да давай бить супостатов!
— Только пыль полетела!
— А мы трясемся… смерти своей ждем!
— Но не тронули они нас! Как побили супостата — вернулись в свои могилы.
— Да что вы брешете! — рявкнул Устинка, рука которого восстанавливалась плохо и его пришлось отправить в Тулу. Ибо не боец.
— Это я-то брешу?!
— Ты! И ты! Какие мертвецы!
— Я их своими глазами видел!
— Это были мы! Дурень!
— Ты ври да не завирайся!
— Я на том крест поцелую!
— А жуткий вой!
— То Андрей приспособу выдумал, из бересты, чтобы орать громче. По прошлому году еще. Вот в нее Аким и завыл. А вы и обосрались! Малахольные!
— Да как же так?! Не было такого!
— Вот те крест!
Так и ругались.
Воевода же, чуть пихнув в бок отца Афанасия, кивнул на все это безобразие.
— Что делать будем?
— Ох… дела мои грешные… — покачал тот головой.
И тяжело вздохнув влез в этот совершенно неконструктивный и опасный спор. Попытавшись вывести его в иное русло.
— А как дела у Андрея? Живы ли все?
— Пафнутий преставился.
— Как же так?
Устинка и рассказал. В деталях. Но со своей колокольни и своего понимания.