Плеяда
Шрифт:
Из камеры раздался громкий коллективный хохот – в такое, действительно, поверить было трудно. В этот момент в коридоре появился комендант.
– Вы что себе позволяете? – заорал он. – Караул! Арестовать!
За комендантом появилось человек шесть, вооружённых автоматами.
– Всем стоять на месте! Я полковник Гордеев, командир бригады! – громко ответил Ветер, увидев коменданта.
– Я подполковник Ермолов, военный комендант Знаменского района! – так же громко ответил комендант, узнав комбрига. –
– Может, вначале вы мне расскажете свою версию? – предложил Ветер.
– Так, товарищ полковник, прошу ко мне в кабинет! Бойца обратно в камеру, дежурному – в комнату дежурного, остальным – покинуть помещение комендатуры! – распорядился Ермолов и двинулся по коридору.
Ветер кивнул Корсару, и тот направился к выходу.
В кабинете комендант за руку поздоровался с комбригом:
– Миша, ну что за выходки? – Ермолов сел за свой рабочий стол, жестом предложив полковнику расположиться напротив.
– Коля, я это сам хотел у тебя спросить, - Гордеев присел на стул. – Ты у меня забрал бойца, на котором держится вся техника батальона. Верни его обратно.
– Я бы вернул, но сейчас это уже исключено, - ответил комендант.
– Почему?
– Потому что, во-первых, о его задержании уже доложено наверх, а во-вторых, ваш Игнатьев уже в приказе командующего.
– Доложено Каскаду или Эльбрусу?
– Эльбрусу и коменданту группировки. Ну, а чего ты хотел? Твой боец был пьян, оказал сопротивление, нанёс моим сотрудникам побои. А это «чепок», как ни крути.
– Вот что ты несёшь? Ты сам-то в это веришь, Коля? – комбриг кивнул в сторону двери и попытался выправить ситуацию: - Дизель мне сказал, что хлебнул спирта по запарке,
– Перепутав, - рассмеялся комендант. – Знаешь, сколько здесь таких, кто хлебнул «перепутав» - полная камера. Иди, глянь. Хотя, ты уже увидел.
– Коля, я понимаю, что звучит это абсурдно, и будь это с другим человеком, я бы и сам не поверил, но дело в том, что он вообще не пьёт – у него язва. Его мобилизовали фактически без медкомиссии. Он реально – хлебнул по запарке.
– Да уже без разницы, - ответил Ермолов. – В рапорте указано, что он был пьян. И этот документ, если что, примет к сведению любой прокурор. А с твоей стороны – только слова.
– Где машина?
– На арестплощадке. Где же ей быть?
– Ключи давай!
– И тоже мимо. Машина изъята не потому, что водитель был пьян, а потому, что она не стоит на учёте в ВАИ. А у меня есть боевое распоряжение изымать все машины, которые не числятся за воинскими частями. Знаешь, сколько таких неучтённых машин проходит по уголовным делам, которые творятся в прифронтовой полосе?
– Эту машину второму батальону передал
– Миша, вот это ты зря! Я бы на твоём месте поостерегся так наговаривать. Мы с тобой делаем одно общее дело. Я на своём участке, а ты на своём. Ты выполняешь задачи, которые ставит перед тобой командующий. И я выполняю задачи, которые ставит передо мной тот же самый командующий. Вот сейчас Эльбрус поставил задачу военной полиции и комендатуре принимать бойцов за малейшие правонарушения. Знаешь, для чего?
– Для формирования штурмовых отрядов, - вздохнул Ветер. – Не для наведения же порядка, в конце концов.
– Правильно. Вы
– Вы дёргаете людей в тылу, - сказал полковник. – Но это же явно не те бойцы, которые нужны для качественного штурма. Эти люди погибнут в первом бою. Тебя ничего не смущает?
– Это не моя забота, Миша. Я выполняю приказ. А смущаться я после войны буду. И резко осуждать буду такое решение. Но сейчас, я повторю – я выполняю приказ! Потому что, - комендант многозначительно похлопал себя по погонам.
– Хорошо ты устроился. Удобно, а главное, что совесть не мучает, - сказал Ветер.
– Кто бы говорил, - возразил комендант. – Сам-то людей не сильно жалеешь. Как и все остальные командиры.
– Ладно, - Ветер поспешил уйти от неудобной для него темы.
– А что с «буханкой» ты делать собрался?
– Машина пусть постоит у меня, пока ты официально не оформишь её в ВАИ. Если надо, с оформлением помогу. А человек твой всё, забудь про него. Он однозначно уедет в «Шторм».
Комбриг тяжело вздохнул – какие-то два года назад он и представить себе не мог, что человеческие судьбы, человеческие жизни, будут решаться вот так – легко и непринуждённо. И никто не будет жалеть этих людей, думая только о том, чтобы самому не попасть в жернова судьбы.