О, мой бомж
Шрифт:
Однако я ошиблась. Горский встал передо мной не на колени, а на одно колено и в руке его была бархатная коробочка с безумно красивым кольцом, переливающимся россыпью бриллиантов.
– Я прошу тебя, Кать, стань моей женой. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья.
Это было так неожиданно, что я растерялась.
– Я так не могу, Виктор, прости. Мне нужно время все переварить, осмыслить. Сегодня я рассчитывала на совсем другой разговор.
– Хорошо, - сказал он, но кольцо не убрал, наоборот, надел
Я хотела снять его, но он остановил.
– Оно тебя ни к чему не обязывает. Носи его, пока думаешь.
Украдкой я посмотрела на руку. Безумно красиво.
– Мы так и ничего не решили, что говорить Дане. Я не представляю, как ему объяснить, почему мы не сможем жить вместе.
– Почему не сможем? Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем.
Он увлек меня за собой.
– Давай руку, а то расшибешься в потемках.
От его ладони исходил жар, который странным образом передался мне и распространился по всему телу.
Он подвел меня к одной из дверей и открыл ее, подсвечивая пространство фонариком на телефоне.
– Это что? Детская? – с удивлением спросила я.
– Да, я сделал комнату для Дани. Даже смешариков на стене изобразили. Я хочу быть его настоящим отцом, а не воскресным папой. Переезжайте ко мне. Я готов на все ради вас.
– А если я тебе поставлю условия?
– Ставь. Любые.
– Во-первых, с нами переедет Филипп.
Я загнула палец.
По лицу Горского прошла судорога.
– Во-вторых, сделай документы Антонычу и оформи ему хорошую пенсию.
– В-третьих, пообещай мне, что не станешь ко мне домогаться никаким образом.
– Обещаю, - легко согласился Горский, а я-то так надеялась, что он включит заднюю. – И ты пообещай, что переедете в ближайшее время.
–
Горский вытащил из-за спины сложенные крестом пальцы.
– Ты соврал мне! А как же: я выполню любое условие!
– По поводу последнего – да! Я не смогу его выполнить. Потому что я хочу тебя. Безумно хочу. Каждый раз как тебя вижу, не могу ни о чем другом думать.
Внезапно его руки оказались на моей талии.
Я попыталась избавиться от них, но он лишь сильнее впечатал меня в себя.
– Прости, я слишком долго этого ждал, - прохрипел он и впился в мои губы.
Вот же сволочь! Заманил… и… и…
Больше я не могла ни о чем думать. Мозг просто расплавился от нахлынувших ощущений. Не только мозг, я сама плавилась в его руках. Его горячие губы отнимали у меня волю. Они терзали мой рот жадно, с упоением. Ладони скользили по моему телу, вызывая мелкую дрожь. Стон, вдруг сорвавшийся с его губ, лишил меня остатков разума. Я уже была готова лететь с ним в пропасть его опаляющей страсти. Но я должна быть сильной… Должна оттолкнуть его. Должна сопротивляться. Его желание, горячее, безумное, всепоглощающее передавалось мне, скручивалось в тугой узел внизу живота. Не прерывая поцелуя, он легко подхватил меня под задницу. Через тонкую ткань брюк я чувствовала каменную твердость, упирающуюся в меня. Я обвила его бедра ногами не потому, что поддалась ему, а чтобы не упасть. Я скажу ему, что так переговоры не ведут. Обязательно. Как только он разорвет поцелуй.
Горский нес меня куда-то по коридору. Я поняла куда, как только оказалась на спине на его кровати.
Его ладони проникли под мой джемпер, опаляя прикосновениями живот. Он высвободил из чаши простого хлопкового бюстгальтера грудь, и она тут же очутилась в его жадной ладони. Я тоненько застонала. Я против, неужели не понятно? Горский, как всегда ничего не понял. Он оставил в покое мои губы, но переместился к груди, втянув в рот сосок. Я, задыхаясь от возмущения,
Рука Горского невозмутимо скользнула вниз и оказалась там, где все пылало от невыносимого, мучительного жара. Довольно ловко у него получилось спустить мои джинсы и добраться до хлопковых трусиков. Его пальцы проникли под простую ткань и коснулись предательски влажного чувствительного места.
Горский…
Какой же он…
Лживый…
М-м-м…
Беспринципный…
Ах-х…
Наглый…
М-м-м…
Любимый?
Эпилог
Четыре года спустя
Директриса что-то заунывно вещает со сцены. Читает какие-то никому не нужные стишки.
Я с трудом подавляю зевоту. Данька, в отличие от меня, смотрит на все любопытными глазенками. В его руках букет для самой первой, самой лучшей учительницы.
У Катьки глаза на мокром месте. Она и так чувствительная, а теперь вообще гормоны шалят.
В коляске посапывает Светланка – причина ее нестабильного эмоционального фона. Крошке всего два месяца, но она уже понимает, что праздничная линейка – такое себе событие, уж лучше дрыхнуть.
Рядом с Данькой – приемная дочка Калачева. Мы решили определить их в один класс, пусть растут друганами, как мы. Сонька похожа на Калача, как на родного отца, и внешностью, и, что не очень хорошо, противным характером. Неугомонная, вертлявая. В каждую бочку затычка. Не то что Лерка, ее мать. Та настоящая леди.
– Егор, а Лера почему не пришла? Все же такое событие. Первый раз – в первый класс! – спрашиваю у Калача.
– Рожает она. Прямо сейчас.
– Ничего себе. Ну вы мастера шифроваться!
О Леркиной беременности никто не знал. Даже близкие друзья. Лютаев что-то как всегда подозревал. Но он вообще тип подозрительный. После всего, что она пережила, ее беременность – настоящее чудо. Не знаю, как они решились. Калач же аж трясется за Леркой. Пылинки с нее сдувает. Никогда бы не подумал, что он такое способен.