Удача любит смелых
Шрифт:
— Да, — ответил я. — Если мы пообещаем, что не отдадим его Абхазцу. Хочет принять легкую смерть.
— Пусть будет так, — царственно кивнул Левон.
— Гурам, едь к дому Вазгена, приготовься к нашему приходу. Сделай всё, чтобы сюрпризов не было. А я пойду, поговорю с Тенгизом.
— Возьмите меня с собой, — попросил я.
— Зачем? — остро глянул старик.
— Деньги передам. Заодно и подтвержу слова главаря. Он же при мне это говорил.
Левон
— Хорошо, — согласился он. — Пошли.
— Секунду, — попросил я. Расстегнул сумку. Поискал взглядом пачки сторублёвок. Достал две, рассовал по карманам брюк.
— Я готов.
Тенгиз сидел со своими людьми за столом. Жевал кусок шашлыка, запивая красным вином. Увидел Левона, улыбнулся.
— Твои гости уехали, сказали, что всё прошло нормально. У тебя есть остались какие-то вопросы или претензии?
— Пойдем в дом дорогой, — вместо ответа попросил патриарх. — Обсудим дела.
— Он тоже с нами? — Тенгиз кивнул на меня.
— Да, — ответил дед. — Он нужен. Потом сам поймешь.
— Хорошо, — согласился авторитет, подхватил лежащее рядом полотенце, вытер блестящие от жира губы, затем руки и встал. — Пойдем.
Левон повел нас не в гостиную, где парни охраняли наши деньги, а в небольшую комнату с ковром, стенкой, парой кресел и маленьким журнальным столиком. Достал из бара бутылку «хванчкары», пару бокалов, придирчивым взглядом посмотрел на них и крикнул:
— Ерануш!
Через минуту в дверном проеме возникла знакомая женщина.
— Слушаю вас, парон, — поклонилась она.
— Бокалы сполосни
— Хорошо.
Женщина неслышно удалилась.
Через пару минут она вернулась, поставила блестящие бокалы, большую тарелку с кружочками апельсинов и дольками яблок и ушла, аккуратно закрыв за собою дверь.
— Так, что ты хотел мне сказать, дорогой? — поинтересовался Тенгиз.
Левон Суренович не торопясь наполнил бокалы вином и вручил один из них вору. Я с интересом наблюдал за ними.
— Давай, за нашу дружбу.
Зазвенев, встретились фужеры. Патриарх и авторитет пригубили вино.
— Говори, что у тебя там.
— Прежде всего, хочу передать тебе обещанные деньги, — Левон повернулся ко мне, — Миша двадцать тысяч.
Я достал из карманов пачки сторублевок и протянул вору.
— Положи на стол, — холодно кинул Тенгиз.
«У меня из рук брать не хочет, не по понятиям», — мысленно улыбнулся я.
Пачки сторублевок легли на коричневую столешницу.
— Я выполнил своё обещание Тенгиз, деньги отдал? — требовательно спросил патриарх.
— Да, — вор нахмурился. Похоже, почувствовал: разговор примет неприятный для него оборот.
— Мальчишки заметили недалеко от дома подозрительных людей, приехавших на двух машинах, девять человек. У одного из них за поясом увидели рукоять пистолета. Караулили кого-то в укромном месте.
Левон сделал паузу, наблюдая за реакцией Абхазца. И она не заставила себя долго ждать.
— Проклятые барыги! Я этих двух уродов наизнанку выверну, — прорычал Тенгиз. — Завалю ублюдков!
Молчание Левона было красноречивее любых слов.
— Подожди. Ты хочешь сказать,
— Я этого не говорил, — спокойно ответил патриарх. — Дослушай до конца, перед тем как делать выводы.
— Говоры, - прорычал Абхазец. От волнения у него появился акцент.
— Мои парни поехали выяснить, в чём дело. Завязалась перестрелка. Гостей положили. Троих взяли живыми. Они уже сидят в подвале, здесь недалеко. Я хочу, чтобы ты сам их послушал.
— Поехалы, — Тенгиз резко поставил бокал на стол, и развернулся к двери. — Сейчас Абрека и Лысого с собой возьму. Они быстро этим шакалам языки развяжут.
— Подожди, Тенгиз, не надо брать своих людей, — патриарх остановил рванувшего к выходу друга. — Мы их уже разговорили.
— Кито? — резко развернулся к нему Абхазец. — Говоры.
— Лысый. — тихо ответил я. — Он дал наводку. Попросил себе десять процентов и равную долю.
— Нэ вэрю! — прошипел кавказец, прожигая меня взглядом. — Ты врешь! Он со мной столько лет рядом. Я Лысому как себе доверяю.
— Он в карты сто тысяч проиграл, — продолжил я. — Долг отдавать надо, тебе говорить боялся. Узнал, что здесь деловые будут свои вопросы решать и тебе отмаксают двадцатку как арбитру, сразу всё понял. Подтянул братву. Когда бы ты уехал, они сразу же на дом напали.
— Бугор им сказал, если кто-то шум подымет, валить, — добавил Левон Суренович. — А у меня в доме женщины и дети. По-любому, кричали бы. Последствия сам, понимаешь.
На Тенгиза было страшно смотреть: красный как мак, в глазах сверкает бешенство, верхняя губа дергается, обнажая белоснежные зубы, руки трясутся от бешенства.