Император
Шрифт:
Когда дядя Валера все это рассказывал, я был студентом и не понимал, почему ненависть заключенных направлена против бедняг-охранников, практически подневольных людей. Но попав в яму сам воспылал лютой ненавистью именно к своему охраннику. Ненависть к нему перекрывала ненависть к предателю Пабу, прожившему среди нас в Макселе целых три месяца. Так ошибиться в Пабе… ведь были звоночки, на которые я не обратил пристального внимания, не попытался проанализировать чрезвычайную любопытность дикаря. Без сомнения, Паб смог узнать многое: мы сами показывали свой город и свои достижения, пытаясь впечатлить Урха, чтобы
Несмотря на солнечные лучи, освещавшие решетку над моей ямой, мне было холодно. Жажда мучила, но найдя влажный участок стены, смог присосаться и получить пару миллилитров воды, давшей ложное ощущение. Наверху снова послышались шаги, я мог поклясться, что это другой человек по его походке. Запрокинув голову, ждал, что над решеткой покажется физиономия. Вместо лица между прутьев решетки невидимка начал просовывать свернутую шкуру, которая полетела вниз. Только я нагнулся, чтобы поднять шкуру, как по голове что-то ощутимо стукнуло. Это оказался мешочек из шкуры с пробкой из дерева: подхватив мешочек, посмотрел вверх. Увидеть, кто мне скинул драгоценную воду и шкуру не удалось: но шаги уходящего человека расслышал.
Возможно, в этом вражеском лагере у меня появился друг: как не казалось невероятной такая мысль, вдохновила она меня не на шутку. Если бы знать кто мне сочувствует и иметь возможность с ним общаться… впервые за двое суток забрезжила надежда освободиться не дожидаясь помощи из Макселя. Оставалось только гадать, кто и почему решил скинуть мне шкуру и воду. Стараясь не пролить ни капли драгоценной жидкости, маленькими глотками напился воды, перекатывая ее во рту, прежде чем пропустить дальше. Про этот трюк читал у Жюля Верна, жители пустынь держат воду во рту несколько минут. При таком подходе, утолить жажду можно меньшим количеством воды.
Воспаленный рот, получив живительную влагу, дал чувство удовлетворения. В самодельном
Меня неудержимо клонило ко сну: организм, получив еду и воду, требовал отдыха, чтобы восстановить силы. Сброшенной козьей шкуры не хватало, чтобы завернуться полностью. Положив край шкуры на землю, присел свернувшись калачиком и накрываясь остальной частью. Сквозь сон услышал шум наверху, но двое суток без сна сделали свое дело. Раздираемый любопытством, как ни старался, не смог поднять отяжелевшие веки, проваливаясь в беспокойный сон.
* * *
Тиландер очнулся от холода и застонал, почувствовав, как врезаются в тело верёвки. Прямо перед его глазами стоял небольшой уголок моря, основную его часть прикрывала группа из нескольких скал. Он был привязан веревками к колу, вбитому в песок, вода Средиземного моря доходила до колен. Он не знал, сколько времени находился на импровизированном кресте, но вырубили его ночью, а сейчас, судя по положению солнца на небе, дело шло к полудню.
Тиландер попробовал пошевелить связанными за спиной руками, обхватившими кол: веревка только сильнее стала впиваться в запястья, причиняя острую боль. Ноги тоже были связаны и привязаны к колу, но лодыжки практически не болели, прохладная вода не давала отечь ногам, снимая болевые ощущения. Горло саднило, а во рту ощущение, что неделю не пил воды, находясь в пустыне.
Повернув голову налево, Герман увидел часть каменного дома, в котором ему предлагали предать Макса, переметнувшись к американцам.
«Да какие они американцы…», — он застонал, вспомнив лицо человека, назвавшегося Картером. Самодовольный, уверенный в своей правоте и считавший, что Тиландер побежит к нему по первому зову. Макса он считал братом, никогда в его жизни, с самого детства, к нему никто не относился так уважительно, как Макс. Из речей предателя Паба и этого говнюка Картера можно понять, что Макс жив. Иначе им нет смысла уговаривать Тиландера принять их сторону.
Его пытают, пытаются сломать», — мысль ужасала, он живо представил себе картины средневековых пыток. Лар, миленький, надеюсь, ты сможешь
Двое дикарей, подойдя к нему, начали раскачивать кол и, расшатав, начали тянуть кол вместе с распятым американцем из песка. Но кол сидел глубоко и прочно, еще двое дикарей пришли на помощь соплеменникам и общими усилиями его выдернули из песка. Подняв кол на плечи, его понесли: повиснув на верёвках, Тиландер видел только песок под ногами. Боль от такой переноски усилилась, несколько раз из его уст вырвался глухой стон.
Шли недолго, пройдя буквально сто метров, его поставили вертикально, снова по колено в воде. Один их дикарей поднял валун размером с голову человека и начал вбивать кол в землю. Боль в ногах немного ослабла, когда кол глубоко ушел в песок, и Герман смог опираться ступнями о дно. Дикари загоготали, явно довольные своей работой и его измученным видом. Вся эта перемена места распятия Тиландеру показалась глупой и не имеющей смысла, пока до его ушей не донеслись яростные крики.
Приподняв голову, он увидел всю бухту целиком, а в двухстах метрах, ближе к восточному берегу, беспомощную «Стрелу», застрявшую на мели. Вне досягаемости стрел возле корабля находились три лодки с Урха. Яростные приглушенные крики повторились, и только сейчас Тиландер понял, что идут они с корабля, севшего на мель. Его увидели, распознать американца по цвету кожи можно и на таком расстоянии.
— Тупые садисты, — пробормотал Тиландер, представляя, как морально тяжело смотреть с корабля на него привязанного к колу, — тупые никчемные садисты. — Он уронил голову на грудь и на пару секунд даже отключился. Пришел в себя от воды. Что плеснули ему в лицо, принося мимолетное облегчение. Лизнул губы пересохшим языком: соленая. Но даже этой воде обрадовался, мысленно поблагодарив дикаря, что окатил его водой. Но спустя немного времени Тиландер почувствовал, как соль стягивает кожу лица. К жажде и боли в руках добавилось неприятное ощущение жжения.