Кровь на эполетах
Шрифт:
– Хочу выпить, господа, – сказал Фигнер, подняв свою чарку, – за ваше здоровье. Платон Сергеевич знает, как я мечтал убить Бонапарта, но удача выпала вам. Только я все равно доволен. Сегодня днем по Орше провезли труп этого мерзавца, повинного в неисчислимых бедах, постигших нашу Отчизну. Все увидели, что ждет того, кто посмеет вторгнуться в пределы России. Светлейший князь распорядился похоронить Бонапарта должным образом. Будь моя воля, повелел бы труп сжечь, а оставшиеся косточки зарядить в пушку и выпалить, чтоб и клочка не осталось. За вас, господа!
Мы выпили и закусили. Водка оказалась на удивление приятной, а жареный барашек свежим и вкусным. К нему хорошо шла квашенная капустка. Тосты следовали один за
– Скажи, Самойлович, почему светлейший князь принял нас неласково? Мы ему злодея привезли, а он только поблагодарил, да и то неохотно.
– Ничего удивительного, – пожал плечами подполковник. – Открою секрет: в Главном штабе планировали разбить остатки французской армии под Борисовым, где взять в плен Бонапарта и его маршалов. Целую кампанию разработали. Только ничего не вышло. Мороз сковал Березину, французы благополучно перешли по льду на другой берег, а направленные перехватить их армии Чичагова и Витгенштейна к переправе опоздали. Ищи-свищи теперь супостатов!
Блин! Все, как в моем мире, исключая, конечно, мертвого Наполеона. Поневоле вспомнишь Черномырдина: «Никогда такого не было, и вот опять!» Это кто ж, такой шустрый, после смерти Наполеона французами командовал? Гадом буду – Даву…
– И тут являются Платон Сергеевич вместе с вами, Егор Кузьмич, и привозят мертвого Бонапарта, – продолжил Фигнер. – Выходит, капитан и есаул смогли то, что не удалось генералам и самому главнокомандующему.
Он захохотал.
– Не тревожьтесь, господа, – сказал, отсмеявшись. – Светлейший – человек справедливый. Реляцию о вашем подвиге государю непременно направит. Не хочу загадывать, но в своих чинах вам осталось ходить недолго. Платону Сергеевичу
Посидели хорошо. Под конец застолья я даже спел. Гитара нашлась у пировавших за соседним столом гусаров. Среди них оказался знакомый мне по Смоленску корнет, пардон, уже поручик Боярский, с которым мы некогда едва разошлись краями, но после помирились и славно посидели в ресторане. Он тогда еще тексты исполняемых мной песен записывал. Теперь же, разглядев за соседним столом давнего знакомого, подошел и попросил спеть, предложив для этого свой инструмент. Мой-то ездил в обозе. Я взял гитару и задумался: что им исполнить? Внезапно из памяти всплыл текст песни Альвар – мне она очень нравилась в своем времени. Поймут ли? Попробуем. Моему нынешнему настроению соответствует.
«Самоубийца!» – слышу за спиной. Но знаете, на том, на этом свете ли, Я не вступаю в безнадежный бой. Там выход был. Вы просто не заметили. Стратег? Ну да, возможно я такой. Один клинок – на сотню небожителей? Я не вступаю в безнадежный бой. Я собираюсь выйти победителем. Вообще-то, знаешь… план был неплохой. Немного подкачало исполнение. Я не вступаю в безнадежный бой. Я не способен к саморазрушению. Прощай. Прости. Я скоро за тобой, Похоже не успеешь и соскучиться. Я не вступаю в безнадежный бой. Я просто – в бой. И дальше – как получится.– Странная песня, – сказал Боярский после того как я смолк. – Но мне понравилась. А вам, господа?
Офицеры загомонили, подтверждая, что им тоже. Я вернул гитару Боярскому. Голос у поручика оказался никакой, но слух и умение играть наличествовали. Ну, и песня про кавалеристов, у которых век не долог, порадовала слушателей. Разбросал я тут семена из будущего… Кончилось тем, что мы с гусарами сдвинули столы и продолжили пиршество вместе. Пели, рассказывали о стычках с врагом. Мне пришлось повторить на бис историю с Наполеоном, Синицын с другими офицерами ее дополнили. В их версии я мчался к карете Бонапарта, прорубаясь сквозь ряды шеволежеров. После чего, бросив в сани труп злодея заодно с живым камердинером,
В Орше мы пробыли пару дней. Отдохнули, попарились в бане, привели в порядок мундиры и снаряжение. Еще меня вызвали в Главный штаб, где потребовали написать подробную реляцию о бое на дороге – Фигнер оказался прав. Версию Синицына я повторять не стал, но и скромничать – тоже. Не принято это здесь. Алгоритм простой. Подвиг совершили? Совершили. Пожалуйте награды… К каким и кого представить, решать начальству, но я специально приписал, что прошу произвести в офицерский чин моих унтеров, и перечислил, кого. Офицеров в батальоне нехватка отчаянная, а унтера заслужили. Вручив реляцию генерал-майору Толю, накануне произведенному в этот чин, попросил содействия в пополнении батальона санями и лошадьми, дескать, понесли потери. На самом деле это было не так, вернее, не совсем так, но мы герои или где? Карл Федорович черкнул бумажку интендантам, я передал ее Синицыну, и тот привел к нашему временному обиталищу полдесятка саней с упряжками и двадцать лошадок под вьюки и седло. Не знаю, как у него сложился разговор с интендантами, но выглядел Потапович довольным. В Орше он неплохо расторговался трофеями, взятыми с шеволежеров и уланов, но они еще оставались – не на плечах же нести. В Оршу хабар мы притащили на трофейных лошадях, которых сразу сбыли с рук – не годятся. Заморенные, не привыкшие к нашим морозам и грубой пище. Русские лошадки и соломой могут питаться, этим же овес подавай, да еще отборный.
Через два дня, получив приказ, отправились в Минск – там квартировал корпус Неверовского, дивизия Паскевича и наш полк. Шли не спеша. Егеря ехали на лошадках, следом сани тащили провиант, фураж и оставшиеся трофеи. Интендант подогнал нам пару бычков – вот что взятка животворящая делает! – их забили и разделали, и сейчас туши ехали в санях, теряя по пути в весе и объеме. Водки тоже выдали с избытком, так что никто не грустил. Местность, которой мы ехали, война почти не затронула, не считая грабежей французских фуражиров. Мы заходили в села и деревни, где вставали на ночлег. Крестьян не грабили, наоборот, подкармливали семейства, дававшие нам приют. В одной из деревень, особо оголодавшей после французов – люди в ней походили на живые скелеты, Синицын сказал мне: