Кровь на эполетах
Шрифт:
– И все? – удивился Кутузов. – Считаешь, поможет?
– Непременно, – заверил я. – Легче станет. Одновременно исключите из рациона жирное мясо. Тощее есть можно, но вареное. Жирную рыбу употреблять можно и даже нужно. Еще кашу на постном масле, постные щи и борщ, свежие овощи и фрукты. Все это помогает при хвори.
– Запомнил, Прошка? – повернулся светлейший к денщику.
– Так точно, ваша светлость, – поклонился тот.
– Иди.
– Считаешь, доживу до конца кампании? – спросил меня Кутузов, после того как денщик вышел.
– Ручаюсь! – ответил я.
– Это
– Позвольте мне образовать из моего батальона летучий отряд и отправиться в тыл к французам.
– Тебе мало наград? – поднял бровь Кутузов. – Знаешь, сколько офицеров просится в вольные охотники, и сколько такое позволение уже получили? Давыдов, Сеславин, Фигнер… Все тщатся бить неприятеля, перехватывать его обозы и курьеров, брать в плен отставших. Нужное и полезное дело, но таких отрядов у меня много. К чему еще один, да еще из егерей? Тут кавалерия нужна.
– Мы не станем делать то, чем заняты другие.
– Чем займетесь?
– Будем лишать неприятеля артиллерии.
– Это как? – заинтересовался Кутузов.
Я рассказал.
– Любопытно, – хмыкнул светлейший. – А ведь прав ты, капитан! И почему более никто до этого не додумался? Умен, умен, – он шутливо погрозил мне пальцем.
Я принял скромный вид – дескать, не нужно оваций. Мы ради Отечества.
– Дозволяю! – сказал Кутузов. – Чего тебе для таких диверсий нужно?
– Вот! – я достал из-за обшлага мундира заранее заготовленный листок, развернул его и протянул светлейшему.
– Полушубки, валенки, теплые портянки и шапки для солдат, – стал читать он. – К морозам готовишься?
– Не сегодня-завтра грянут, – пожал плечами я.
– Пожалуй, – согласился светлейший и вернулся к списку. – Сани? Они-то зачем?
– Для перевозки провианта и припасов, а еще пушек.
– Пушек? – удивился Кутузов. – На санях?
– По снегу их тащить легче. Доставили орудия на позицию, скатили с саней – и стреляй. Завершили пальбу, закатили обратно и скрылись.
– О таком не слыхал, – почесал щеку светлейший. – Хотя резон есть. По толстому снегу колеса тяжко идут, на санях и вправду легче. Надо будет Кутайсову[6] подсказать. Хотя для тяжелых пушек и единорогов придется специальные сани ладить, обычные развалятся.
– У нас трофейные шестифунтовки, – сказал я. – Они легкие. Упряжка из четырех коней потянет легко. Да и брать с собой пушек много не будем – пары хватит. Это чтобы кавалерию отогнать, если вдруг насядет.
– Толково, – согласился Кутузов.
Подойдя к столу, он взял перо, обмакнул его в чернильницу и вывел сверху моего списка: «Выдать подателю сего» и расписался.
– Держи! – подал мне бумагу. – О дозволении тебе создать летучий отряд скажи адъютанту. Он подготовит приказ. Ступай, голубчик! Буду ждать вестей о твоих подвигах.
Я поклонился и вышел. Несколько дней ушло на формирование отряда. Заниматься этим пришлось на ходу – армия выступила вслед убегавшему Наполеону. Впечатленные резолюцией Кутузова интенданты выдали все потребное. Проблема возникла только в полку. Все офицеры, кроме Спешнева и Рюмина, высказали желание присоединиться к отряду. Дождь наград, который, как ожидалось, прольется на батальон после дела у Малоярославца, впечатлил многих. На совещании у командира полка едва не случился скандал. Пришлось пообещать, что дам возможность повоевать всем. Сходили в рейд, пощипали французов, вернулись за огневым и провиантским припасом, и делаем ротацию офицеров – за исключением командира, конечно. А вот рядовой и унтер-офицерский остается прежним. Поелику состоит из лучших стрелков
– Почему всего две сотни? – спросил меня Семен наедине. – Не батальон?
– Во-первых, столько не нужно, – ответил я. – Во-вторых, чем меньше людей, тем лучше подвижность. Помнишь, дело под Красным? Как быстро пришли, а затем оторвались от неприятеля?
– Пожалуй, – согласился Семен.
В первый рейд мы отправились 25 октября. Бродили по тылам неделю и вернулись без результата – по моему разумению. Французы отступали еще в полном порядке, в арьергарде Великой армии шел корпус Даву, у этого не забалуешь. Колонны лягушатников двигались слаженно, да еще прикрытые артиллерией – ощетинившийся штыками еж, которого в зад не укусишь. Я, впрочем, подобного ожидал, поэтому не печалился, а вот другие офицеры ворчали. Но на обратном пути нам повезло: наткнулись близ села в отдалении от главной дороги на отряд фуражиров – две сотни всадников и три десятка повозок. Французы как раз везли награбленное к своим. Дозор заметил их своевременно, и мы успели встать в засаду. Залп из пушек, следом – из штуцеров, и уцелевшие лягушатники сдались. Обоз мы отвели обратно в село, где вернули крестьянам большую часть отобранных у них продуктов и фуража. Заодно отдали ненужные нам повозки, часть оружия и коней – тех, у которых стерты спины. Взамен нас помыли в бане и накормили до отвала. Я попросил крестьян позаботиться о раненых французах, которых мы привезли с собой, и похоронить павших.
– Не сумлевайтесь, ваше благородие! – пообещал староста села. – Все исполним.
После чего ухмыльнулся в бороду. Судьба раненых французов стала кристально ясна.
– Ты вот что, Фрол! – нахмурился я. – Не вздумай французов порешить. Они же у вас никого не убили, так?
Староста кивнул.
– Вот и ты не замай. Выходишь – сдашь исправнику, а, может, кто и у вас захочет остаться. Мужики молодые, здоровые, только пораненые. Поправятся – отработают за заботу.
– Исполню, ваше благородие! – поклонился Фрол. – Мужики и вправду злы на хранцузов – пограбили сильно, но коли отобранное вернули, да еще коней, повозок и ружей дали, то так тому и быть. Выходим. Лишние руки не помешают.