Черные ножи 2
Шрифт:
— По машинам! — часы показывали четверть десятого.
— Наконец-то! — обрадовался Петр Михалыч и любовно похлопал броню танка. — Сейчас и узнаем, на что наша лошадка способна!..
Был бы я верующим, обязательно бы перекрестился. Но я всю жизнь привык полагаться исключительно на себя, что в первой своей жизни, что в новой, случайно мне дарованной. Кем? Этого я не знал. И все же верил скорее в некие неизвестные законы природы, чем в чью-то личную волю. Впрочем, чужую веру я уважал,
Мы выехали из леса, выстроившись в боевые порядки, и остановились в самом начале бескрайнего черного непаханого поля, с другого края которого была естественная возвышенность, на которой как раз и окопались немцы. Тут же рядом находилась деревня, название которой я точно не помнил. Кажется, Лунево. За деревней и полем текла река Орс — ее потом нужно было форсировать.
Повезло в одном — саперный взвод сообщил, что поле разминировано, и неприятностей с этой стороны ждать не стоит, можно двигать вперед без волнения.
Ждали приказа, никто не спешил. Ни с нашей стороны, ни со стороны врага. Им вообще спешить было некуда. По слухам, немцы только и думали, как удачнее отступить, чтобы сохранить как можно больше техники и живой силы. Причем первое было в приоритете. Но слухи — слухами, а пока враг никуда не бежал.
Мы находились во втором эшелоне и должны были вступить в бой, когда 6-й гвардейский механизированный корпус совершит прорыв.
Видимость была отвратительная, черные грозовые тучи низко висели над землей, по полю стелился густой туман. Пахло сыростью и еще древесиной. Танки,
В небе басовито загудели бомбардировщики.
— Наши, — констатировал приободрившийся Евсюков, — сейчас отбомбятся по немцам, а там и мы вступим в дело…
Но все сразу пошло не так.
Вокруг засвистело, и кто-то истошно заорал:
— Воздух!
Пехотинцы, облепившие танки, посыпались вниз, прикрывая головы руками. Кто-то тут же полез под днище, ища укрытие.
Первый разрыв произошел совсем рядом, метрах в ста от нас. Землю тряхнуло, потом снова, и снова, и снова.
— Да что же вы творите, сволочи! — Евсюков едва успел захлопнуть люк мехвода, как наш танк окатило целой грудой земли. А вот командирский люк был приоткрыт, и я отчетливо слышал крики боли, доносившиеся со всех сторон.
— Это семьсот сорок четвертый! Нас атаковали, нас атаковали! — пытался доораться неизвестно до кого в рацию Корякин, но ему никто не отвечал.
— Летчики перепутали, — мрачно констатировал Казаков, — видимость нулевая, вот и ошиблись…
— Да за такие ошибки расстреливать надо!
Я высунулся из люка башни и огляделся по сторонам. Наши порядки сбились, две машины чадили густым черным дымом. И тут и там валялись мертвые изувеченные тела наших товарищей, так и не успевших вступить в свой первый бой.
Между тем самолеты пошли на второй круг, и я понял, что сейчас все станет еще хуже. Пилоты так и не поняли свою ошибку, но очередной заход будет еще более кровавым.
Что делать? Как их предупредить, что они бомбят не тех?
Я выбрался на броню, прихватив кусок ветоши, которой мы протирали масло. Некогда белая, она давно изменила свой цвет, но ничего иного у меня под рукой не имелось.
Схватив ветошь в
Тут же одна за другой позади ударили пушки, началась обычная пятнадцатиминутная арт-подготовка перед наступлением.
То ли пилоты, наконец, сориентировались, определившись, где свои, а где чужие. То ли, что маловероятно, заметили мои знаки, но второй волны не случилось. Машины развернулись и унеслись в сторону немецких позиций.
— Твою же мать… — Корякин выбрался из танки и осмотрелся. Его огромные кулаки сжимались и разжимались в бессильной ярости. — Твою же мать…
Нам повезло, не зацепило. А вот многим другим удача не улыбнулась.
Из глубокой воронки, образовавшейся от взрыва совсем неподалеку от нашей машины, пытался вылезти человек. Я соскочил с брони и бросился ему на помощь, протянув руку. Со всех сторон спешили и другие бойцы, но я успел первым.
Лицо его, черное от грязи и копоти, выражало вселенское удивление. Я крепко схватил его чуть потную ладонь и дернул на себя. Боец пошел вверх неожиданно легко, я этого не ожидал и, чуть поскользнувшись в грязи, упал на спину, но руку не отпустил.
Он вылетел из ямы прямо на меня, рухнув сверху. И тут же захрипел на низкой ноте, а потом завыл долго и протяжно. У него была лишь половина тела. Все, что ниже пояса, отсутствовало. Из ямы наверх тянулась кровавая линия, вперемешку с кишками и внутренними органами.
Я же смотрел прямо в глаза солдата, уже мутнеющие, тусклые. Смотрел, и не отводил взгляда, словно отдавая этим действием ему последнюю почесть. Его глаза остекленели, и я отпустил руку.
Вокруг уже суетились бойцы, громко матерясь, они пытались отделить убитых от раненых. К нам уже спешили медсестры из санитарной роты, с ними бежали красноармейцы с носилками, а я все сидел на краю воронки и смотрел в лицо мертвеца.