Милая, у нас не будет развода
Шрифт:
— То есть можно сказать, что я опять все испортила? — недобро щурюсь я. — Лишила тебя флера игривости, как мама подростка?
Егор вздыхает и делает глоток кофе.
— Все, ты потерял эрекцию? — задаю я каверзный вопрос. — Остыл?
Глава 16. Сама себе враг
— Да, вопрос падает, — говорит Егор.
И вот тут я замечаю в его глазах очень нехорошую тень, которую я списывала на
На усталость, на заботы о бизнесе, на тревоги о сыновьях.
Но сейчас я ее чувствую иначе.
Обреченность?
Тоска?
Читать про кризис мужчины в сорок лет — это одно, а коснуться его — совсем другое.
В первом случае можно поумничать, повздыхать и советы раздать.
Во втором… Во втором случае ты сама окунаешься в растерянность, недоумение и страх.
— У меня нет таких возможностей, чтобы стать молодой, Егор…
Усмехается. И это тоже очень нехорошая усмешка, которая в нем проскальзывает тогда, когда с собеседником приходит “Да что с тобой говорить? Ты меня не слушаешь?”
И он прав. Я его не слушаю, закрываюсь, выставляю иголки и хочу с ним разосраться в пух и прах, что прийти к разводу.
Но что решит развод?
Я просто хочу, чтобы ситуация рванула, ударила по голове и чтобы я преисполнилась гневом, за которым бы я спряталась как за щитом перед реальностью.
Да, я хочу гнева и ненависти. Потому что они понятны. Потому что они дадут мне право ничего не решать с моим мужем, за которого я вышла по большой любви.
Господи, да я готова сыновьями пожертвовать и их спокойствием, лишь бы не заглядывать в темные уголки
Да, он жестко рубанул правдой.
Оглушил ею. Прошелся по женскому самолюбию и гордыне, но у всего есть своя цена.
Меня всегда восхищала его честность, принципиальность и категоричность, но честным и категоричным нельзя быть только в одних вопросах, а в других — юлить и быть деликатным.
Да и деликатность тоже делает больно, если она касается такого вопроса, как секс.
Я прокрутила в голове все возможные сценарии, и во всех мы приходим к тому, что я кричу, обижаюсь и закрываюсь.
И да. Я сейчас понимаю, что лучше прямо и открыто. Если Егор смог сказать такую некрасивую о нем правду, которая повлекла и с моей стороны отвратительную честность, то он видит во мне человек, которому можно довериться и которому можно показать, что ты у края. И что нужна протянутая рука.
И у края не будешь словоблудить и подбирать осторожные речи.
И неужеля я, жена, мать и женщина проиграю фантазиям и мужскому бунту?
Моя зрелость проиграет юности? В молодости быть красивой и подтянутой — не достижение.
Моя грудь, что выкормила двух прожорливых близнецов, проиграет молодым сиськам?
Моя промежность, которую я натренировала на сжатие и разжатие, проиграет писюхе, не знавшей родов?
Моя плавность и гибкость, которую я обеспечиваю ежедневными занятиями йогой и диетами, проиграет желанию новизны?!
То есть какая-то сучка за стойкой в кофейне может милой улыбочкой взбудоражить моего мужа, а мне легче с этим согласиться, поплакать и постенать о несправедливости этого мира?
— Ух ты ж, — Его щурится, — ты, похоже, готова меня кастрировать.
Мой муж скучает по молодости.
Я прячу руки под стол, и через ткань юбки начинаю приспускать трусики. Кидаю взгляд на Алину, но она не замечает ничего вокруг.
Привстаю, ныряю под юбку и торопливо стягиваю трусики. Присаживаюсь на край стула и поправляю юбку.
Егор приподнимает бровь. Трусики я ему не показываю. Сминаю их в комок и прячу в сумку. У меня же домашнее задание не показывать белье мужу, а я отличницей всегда была и к домашним заданиям относилась серьезно.
А затем я невозмутимо возвращаюсь к кофе. Егор молчит, его зрачки расширяются.
Вот теперь, мой милый, оглянись назад. Или не выходит?
— А неплохой кофе, — делаю очередной глоток. — Надо будет чаевые оставить.
И мои слова летят мимо Егора, который даже не моргает. Только крылья носа вздрагивают при выдохах.
И вступаю я в бой не с Алиной или другими возможными сучками. Это бессмысленно. Я вступаю в бой с самой собой.
Я сама себе враг.
Раньше Егор давил во мне мои комплексы своим напором, прорывался сквозь них, но они никуда не ушли. Они остались со мной, ушли глубже и медленно отравили меня.
И если они раньше принимали облик стыда и смущения, то теперь обратились в нечто иное, ведь мужа и отца своих детей глупо стесняться.
— Инга… — хрипит Егор.
Глава 17. Я разговариваю с женой, козел!
— Инга… — повторяет Егор.
А я делаю вид, что ничего такого не произошло.
Подумаешь, трусы сняла. Каждый день их снимаю под столом.
Конечно, очень хочется засмущаться до кривой улыбки и щек в красных пятнах, но я же зрелая женщина, а зрелые женщины дразнят мужей иначе, чем милые малолетки.