Последний бой
Шрифт:
— Ваше высочество, ну скажите хоть слово, — снова заломила руки Густава Каролина.
— Мне абсолютно нечего добавить, ваше высочество, — я постарался улыбнуться как можно мягче. Чтобы моя улыбка была именно улыбкой, а не оскалом. — Я все прекрасно понимаю. И то, что Ульрика София внезапно осознала, что жизнь в монастыре ей не подходит, кстати, мои комплименты вашему художнику, портрет оказался весьма похожим на оригинал, — я ведь тогда запомнил ее, потому что художник сумел передать огонек страсти и намека на бунт в глазах юной герцогини, которой
— Что? — она явно не ожидала, что разговор свернет в эту сторону.
— Где его высочество Кристиан Людовик? Почему я постоянно встречаюсь с вами, с вашими сыновьями, но еще ни разу мне не удалось переговорить с самим герцогом? — герцогиня нервно облизала губы и раскрыла веер, чтобы спрятать за ним свою растерянность. — Поймите меня правильно, ваше высочество, мне чрезвычайно приятно ваше общество, и я действительно наслаждаюсь вашей компанией. Но мне сейчас нужно очень сильно спешить, а его высочество, словно специально, делает все, чтобы задержать меня в Штелине.
— Его высочество на охоте, — пролепетала герцогиня. Спорить с человеком, войска которого именно в этот момент находятся на территории твоего герцогства, по меньшей мере, глупо, и она прекрасно это понимала. Тем более, что само Мекленбургское герцогство не могло похвастать хоть какой-нибудь достойной армией. — Наверное, слишком много дичи вскружило его голову.
— Прекрасно, — я кивнул. — Надеюсь, ваш сын Фридрих знает, где
— Да-да, конечно, ваше высочество. Это будет честью для Фридриха.
— Вот и отлично. Тогда разрешите мне лишить себя вашего прекрасного общества, мне нужно приготовиться к охоте, — поклонившись герцогине и обозначив поцелуй на ее ручке, я развернулся и вышел из оранжереи.
Возле дверей, подперев спиной стену и сложив руки на груди, ждал Гюнтер.
— Что-нибудь удалось выяснить? — он оторвался от стены и пошел рядом со мной. при этом Криббе хмурился, что-то обдумывая. — Почему они так все затягивают?
— Потому что Дюваль нас опередил. Как я понял, он просил у герцога дать ему время на то, чтобы получить дополнительные инструкции от Фридриха, — как обычно Криббе говорил коротко и по существу. Я чуть слышно выругался. Только этого мне не хватало. — Вы не могли бы куда-нибудь завтра уехать ненадолго? — от внезапности вопроса я даже споткнулся.
— Я завтра как-раз еду на охоту в компании наследника искать его неуловимого отца, — медленно ответил я Криббе. — А почему ты вообще про это заговорил?
— Потому что я вызвал Дюваля на дуэль, — просто ответил он. — Дуэли запрещены. Но, если поблизости не будет никого, кто мог бы нам ее запретить, то вполне даже разрешена, — Криббе скупо улыбнулся.
Я долго смотрел на него не мигая, затем медленно кивнул.
— Хорошо, что ты меня предупредил, и этот финт не стал для меня огромным сюрпризом, — он снова криво улыбнулся, а в его глазах я прочитал смертный приговор прусскому посланнику. Вот только, не слишком ли Криббе самоуверен? Нет, я знаю, что он потрясающий фехтовальщик, но я ничего не знаю о Дювале. Вдруг он не хуже? — Гюнтер, будь, пожалуйста осторожен, и, удачи. — После этого мы пошли к выделенным моей свите и мне апартаментам молча, потому что пока не о чем было говорить.
Глава 15
— Вице-канцлер к ее императорскому величеству, — лакей
Елизавета поморщилась. Где только набирают прислугу, которая не может даже правильно доложить о прибытии?
— Напомни мне, Алексей Григорьевич, спросить Шепелева, где он слуг набирает, — Елизавета повернулась к сидевшему после нее и державшему моток шерсти Разумовскому. Сама императрица изволила заняться рукоделием, и сматывала тончайшую шерсть в клубок. Обычно на таких вот клубках ее попытки заняться самым женским делом в мире заканчивались. Никто из тех, кто знал Елизавету Петровну, не смог бы припомнить, когда она сделала хотя бы один стежок. Вставленная в пяльцы материя долгое время оставалась девственно чистой, пока ее не заменяли на новую, которую ждала та же участь.
— А что не так в слугах? — Разумовский таких нюансов не понимал, или делал вид, что не понимал. Раньше Елизавету это смешило и даже умиляло, но все чаще она замечала, что такие вот, казалось бы, мелочи со стороны ее тайного мужа, начали ее раздражать.
— Неужели сложно запомнить, как нужно представлять посетителя? — Елизавета раздраженно швырнула клубок в корзину. — Он бы еще просто втолкнул Алексея Петровича сюда, чтобы тот сам себя представил. — Разумовский ничего не ответил, лишь снял с рук шерсть и аккуратно уложил ее к клубку.
Он сомневался, что тот же обер-гофмаршал Шепелев знал всех слуг и тем более сам их подбирал. В последнее время Алексей Григорьевич начал замечать, что Елизавета часто злится без причины, становясь раздражительной и нервной. Понять причину такого ее настроения он не мог, и, соответственно, никак не мог помочь ей, что очень его напрягало. Он не стал ей напоминать, что она сама год назад отменила все полагающиеся церемонии, сократив представление до минимума, когда дело касалось не увеселения, а государственных дел. Молча встав, он отошел за кресло Елизаветы, где занял место, которое занимал уже столько лет, предоставив императрице обрести иллюзию, что она разговаривает с вице-канцлером тет-а-тет.