Чтение онлайн

— А бардак, это то, чем ты занимаешься. Постоянно срёшь в штаны, а потом ездишь мне по ушам без тормозов, на тему, почему от тебя так противно воняет.

Кащей помолчал и продолжил, уже тоном пониже:

— Твоя мама, тетя Соня, святая женщина, сто двадцать килограмм физической мощи и доброты. Ах, какой вкусной рыбой она торговала на Привозе. Стерлядь, бычки, ставрида. Я всегда пускал слюни, проходя мимо её прилавка. И однажды решил помочь тете Соне избавиться от товара и пораньше уйти домой. Попробовал тихо, чтобы не отвлекать мадам от азартной торговли, взять рыбешку килограмма на три и уйти, как гусары, не прощаясь. Как она влепила мне левой. Летел метра четыре, через прилавки, пугая дедушек, беременных женщин

и октябрят. Потом меня несколько минут водой отливали. Твоя маман так испугалась, что сама расплакалась. Я чуть не захлебнулся в этом соленом озере. Думала, убила мальчонку. Потом, растрогалась, вручила мне эту злосчастную рыбу, не к ночи она будь упомянута. Взяла на руки и прямо так с рыбой, прижимая к своей могучей груди шестого размера, отнесла до хаты и вручила отчиму. Он так обалдел, что чуть папиросой не подавился. А я утром глянул на свою синюю рожу и два выбитых зуба, и возблагодарил бога и твою замечательную маман, что она не пустила в ход правую.

К чему говорю? Я тебя, Фимка, знаю давно, с самого детства. Но кабы бы не твоя маман, регулярно подкармливавшая голодного пацана вкусной рыбкой в послевоенные годы, отправил бы тебя на экскурсию в одну сторону до Валиховского переулка. Клянусь твоими отрезанными яйцами.

Ефим побледнел, инстинктивно отшагнул назад, и прикрыл рукой причинное место.

— Не дергайся, — взгляд седого немного потеплел. — Будешь меня слушать ушами, сохранишь свои бейцалы в целости и сохранности. Ну а, если ещё раз офоршмачишься, не взыщи. Даже тетя Соня и мои ностальгические воспоминания о босяцком детстве тебя не спасут. Будешь жрать яичницу из своих причиндал и петь в синагоге фальцетом. Если конечно выживешь. Усёк?

— Усёк, — выдавил Ефим, вытирая подрагивающей ладонью вспотевший лоб.

— Слушай сюда, пока я добрый. Первое. Эти барыги рано или поздно снова объявятся. Их жаба задушит такой гешефт упустить. А страх постепенно проходит, когда перед глазами маячит солидный куш. Не жлобись, подкинь башмалы немного Боксеру из своих, пусть опять маякнёт, когда они возникнут на горизонте. Постарайся о них всё узнать, что можно и что нельзя тоже. Второе. Следующую акцию готовь тщательно, не торопись брать на гоп-стоп. Можешь даже разок отпустить из Одессы. Если будет возможность, отследи их до конца пути. А потом пробей, где гасятся,

чем дышат. Судя по номерам «жульки» пацаны из Москвы. Есть у меня там пара авторитетных корефанов из старых бродяг. Я, в свою очередь, их подключу, попрошу пробить этих дерзких, как пуля резких. А ты братву собирай, оружие и машины готовь, операцию продумывай. Держи меня в курсе постоянно. В следующий раз они не должны уйти, все пути отхода надо перекрыть. Но аккуратно, чтобы менты не засуетились, нам лишнее внимание красноперых ни к чему. Есть у меня чуйка, что жирный кусок можем отхватить. Не знаю почему, но есть. А она меня ещё ни разу не подводила.

Кащей многозначительно помолчал, сверля Фиму выцветшими голубыми глазами. Его немигающий взгляд был пронзителен и так холоден, что здоровяка снова бросило в пот.

— Облажаешься, последствия сам понимаешь. Заранее примеряй деревянный макинтош. Я лучше Карабаса с его братвой подтяну к нашим раскладам. Они точно не накосячат. Придется, конечно, серьезно делиться, но хоть в результате уверен буду.

— Не облажаюсь, Кощей, отвечаю, — горячо заверил Фима. — Все будет как в лучших домах Парижа. Клиенты буду разогреты и готовы исполнить все твои желания, даже извращенные. Как Сонька-коса при виде зеленой «сотки».

— Дай бог, — задумчиво протянул авторитет. — Ладно. Канай, уже по своим делам. А я думу думать буду.

— Присаживайся, капитан, — начальник отдела по организации работы участковых инспекторов взмахнул ладонью, указывая место, и когда милиционер с виноватым лицом робко примостился на краешек стула, продолжил, повышая тон.

— Ты понимаешь, почему я тебя лично к себе вызвал?

— Догадываюсь, — вздохнул подчиненный.

— Что там у тебя, Нечитайло, на участке происходит? Совсем нюх потерял, капитан? Чем ты там занимаешься? Онанизмом? Не можешь и не хочешь работать? Так заявление напиши, так мол и так, не желаю служить в рядах советской милиции. Я тебе помогу, придам ускорение. Как пуля вылетишь из органов с волчьим билетом и без выходного пособия. Тебя после этого даже грузчиком в сельский магазин не возьмут.

— Товарищ майор, — попробовал вставить слово участковый, но начальник безжалостно оборвал подчиненного:

— Молчать! Говорить и задавать вопросы здесь буду я. А ты — на них отвечать, когда разрешу. Всё понятно?

— Так точно, товарищ майор, — побледневший участковый встал и вытянулся в струнку.

— Сядь и поясни мне, — тоном пониже продолжил начальник отдела. — Какого рожна на твоем участке, между Берендеевкой и Ленино происходит перестрелка, два трупа, горелая машина, один, как заявил эксперт, в милицейской форме, судя по обгорелой

пряжке и звёздочкам, а мы узнаем об этом только спустя три дня? Почему никто из местных в милицию не обратился и тебе не доложил? Ты хоть представление о работе с людьми имеешь, участковый? Или хреном груши околачиваешь?

— Имею, — буркнул покрасневший капитан, отводя глаза. — Вы же прекрасно знаете, что только две недели на участке работаю. Сами меня назначали. Я только в обстановку начал вникать, с местными знакомиться, контакты налаживать. А по поводу этого происшествия, места там глухие. До ближайшего поселка — Берендеевки, километров семь, примерно. Сегодня на этом участке дороги мало кто ездит, с тех пор как там три с половиной калеки осталось. Только чтобы путь на Киев срезать. И то, далеко не все водители об этом знают. Да ещё «УАЗ» упал в низину. С дороги он не виден. Надо подойти к склону и глянуть вниз, чтобы его рассмотреть. О местном контингенте я вообще не говорю. Милицию совсем не уважают. Судимых, хулиганов и дебоширов с приводами хватает. А после того, как мой предшественник, капитан Макаров в порыве служебного рвения конфисковал самогонные аппараты и пойло у бабок, в Берендеевке и Ленино вообще со мной общаться не хотят. Косятся злобно, как партизаны на полицаев. Такое впечатление, что отвернешься, нож в спину всадят.

— Так в этом твоя работа и состоит, чтобы общаться захотели, — усмехнулся начальник. — Мне, что тебе азы рассказывать? Сам всё знаешь. Классический метод кнута и пряника. Кстати, насчёт машин. Их там несколько было. Видел, эксперты на месте работали?

Капитан кивнул.

— Там, судя по протекторам, ещё автомобили могли находиться. Сейчас сказать трудно, какие. Эксперты могут с уверенностью говорить только об одном — «жигули». Нашли опечаток, предположительно подходящий по времени. Остальные следы сильно запутаны и заезжены, их могли оставить машины, которые проехали позднее. Во всяком случае, некоторые опечатки шин были совсем свежие. Теперь послушай меня, Ваня, речь идёт о твоей дальнейшей карьере и спокойной службе. Сам понимаешь, двойное убийство, перевернутая машина, труп в горелой милицейской форме — преступление громкое. Вчера Корнейчук шефу звонил.

— Владимир Михайлович? — побледнел участковый.

— Именно. Лично, — подчеркнул майор. — Начальник УВД Киевского облсовета. А ведь он ещё, если ты забыл, заместитель министра внутренних дел республики. Уровень представляешь?

Подчинённый подавлено кивнул.

— Даже до него эта информация дошла. Дрючил нашего шефа. Без мыла и вазелина. А он, в свою очередь, имел меня. Вдумчиво, во всех позах, без смазки. Завтра прокурор пообещал приехать. Думаю, тоже захотел приобщиться. Опять Валентиновича будут сношать. А он оперов и меня.