Чтение онлайн

Посещением главнокомандующего сюрпризы не закончились. В госпиталь я вернулся на извозчике. Автомобиль забрал Бубеннов – умчался заказывать оборудование. Пообещал, что сделают его в оружейной мастерской – чертежами я его снабдил. Пусть шуршит! Гинекологическое кресло – это не совсем то, что нужно при операции на простате. Глядишь – и в практику войдет. Покойный отец рассказывал, как мучились люди с аденомой в его время. Это страшно, когда

человек не может нормально помочиться. Переполненный пузырь давит на внутренние органы, вызывая страшную боль. Спасает катетер, введенный в мочеиспускательный канал. Представьте, что вам засовывают его туда по нескольку раз в день! Для этого нужно жить в больнице или иметь личную медсестру. Не у каждого есть такая возможность, о дискомфорте помолчу. Помогала операция, но она была тяжелой. Путь к железе через мочевой пузырь давал большую летальность. Врачи искали методы. Для начала за границей додумались удалять простату через мочеиспускательный канал с помощью специального зонда-ножа. Ее назвали «операцией Де Голля». По слухам, прославленный генерал был в числе первых, к кому ее применили. Счас! Ни один врач в здравом рассудке не станет оперировать президента страны, используя непроверенный метод. Де Голь просто оказался самым известным пациентом. Методика развивалась, появились лазеры. В моем времени аденомэктомия – рядовая операция, удаление аппендицита, порой, сложнее. Но здесь по-другому.

Завершился второй день конференции. Попрощавшись с коллегами, я вышел за ворота. Стоял теплый летний день. Отказавшись от извозчика, я пошел к гостинице. Там у меня номер – сняли по моей просьбе. В переполненном городе это не просто, но Бурденко хирург-консультант фронта, здесь это величина. Можно было остановиться у Леопольда, но я не захотел. Это Карлович ему друг, а я никто. К тому же врач любопытен. Начнет выспрашивать про Германию, сразу

проколюсь. И без того косяков набросал – не собрать.

На улице было оживленно. Спешили по делам прохожие, гуляли няньки с детьми, что узнавалось по одежде – куда более скромной, чем у воспитанников. Катили по булыжной мостовой коляски – кабриолеты или ландо. Не разбираюсь я в этом. В том мире у меня был автомобиль хэтчбек – так звали этот тип кузова. Мне он нравился…

– Валериан Витольдович?..

Девичий голосок. Это кто? Оборачиваюсь. Меня догнала открытая коляска, запряженная парой лошадей. На сиденье – барышня. Кремовое платье в кружевах, такого же цвета шляпка с большими полями, прихваченная лентой под подбородком. Из-под полей на меня смотрели глаза – большие, черные под ресницами-опахалами. Знакомые глаза…

– Здравия желаю, Елизавета Давидовна!

– И вам доброго вечера! – улыбается девушка. Хм! А зубки у нее – мечта стоматолога. Не в смысле выдрать и заменить, а для рекламы кабинета. И остальное хоть куда. Нежный подбородок, тонкие черты лица… Есть в юных семитках какое-то особое очарование. С возрастом оно проходит, но сейчас – смерть мужчинам. Той ночью я ее толком не рассмотрел – не до того было, а вот сейчас дошло.

– Ехала мимо, смотрю, вроде вы идете, – продолжила Полякова. – Случайно получилось.

Так я и поверил! Дочка местного олигарха случайно катается у военного госпиталя. Самое место для прогулок.

– Решилась окликнуть. Я вас не фраппировала[2]?

– Как можно, Елизавета Давидовна? Рад вас видеть.

– Я вас тоже. Не составите компанию?

– С удовольствием.

Забираюсь в коляску.

– Трогай, Фрол!

Ага, это мой крестник. Оправился, значит. Как его голова? Под фуражкой не видно. Здесь все ходят в головных уборах, даже летом. Женщины носят шляпки или платки – в зависимости от положения в обществе. Кучер щелкает кнутом. Лошадки повлекли повозку по мостовой.

– Прочла в газетах, что вы приехали в Минск на какую-то конференцию, где выступили с докладом, – продолжила Полякова.

Теперь

понятно. Узнала и решила навестить. Но прямо сказать это нельзя – неприлично. Нравы здесь патриархальные.

– Меня пригласили.

Полякова укоризненно смотрит на меня. В глазах невысказанный вопрос: «Мы, ведь, тоже приглашали?» Пожимаю плечами. Лицо Поляковой грустнеет, но очарования не теряет. В ее возрасте это невозможно.

– Останови, Фрол! Мы погуляем.

Понятно: не хочет говорить при кучере. Коляска замирает у входа в сквер. Деревянная ограда из реек, тенистые деревья. Соскакиваю на мостовую и протягиваю Поляковой руку. Она у меня в перчатке. Я в парадном мундире с орденами – все же Минск приехал. А ордена снимать здесь запрещено: наградили, так носи!

Полякова выпархивает из коляски и берет меня под руку. Так, парочкой, и заходим в сквер. Людей здесь хватает. Военные и гражданские, мужчины и женщины. Многие толпятся у небольшого фонтана, выложенного из камней. На невысоком постаменте – скульптура. Мальчик обнял лебедя, а тот фонтанирует струей из клюва.

Проходим мимо и углубляемся в аллею. Лиза ведет меня уверенно. В укромном уголке (хотя какой он укромный – сквер совсем небольшой) находим незанятую скамейку.

– Присядем?

– Как скажете.

Лиза устраивается на скамье и расправляет складки платья. Занимаю место сбоку. Она смотрит на меня. Черт! Какие у нее глаза!

– Вы получили мое письмо?

– Да.

– А от отца?

– Тоже.

– Но к нам не заехали.

– Не успел.

– А собирались?

М-да… Этой барышне палец в рот не клади.

– К чему этот допрос, Елизавета Давидовна?

– Вы не понимаете! – Глаза ее наливаются влагой. Тонкие пальчики мнут кружевной платочек. – С того вечера я сама не своя. Как вспомню этих разбойников… Вы явились, как ангел с неба и покарали нечестивцев, но затем исчезли. Мы хотели вас отблагодарить.

– Вы это сделали в письме. Ваш отец – тоже.

– Этого недостаточно. Вы заслужили награду.

– У меня есть, – касаюсь пальцами орденов.

– Это не от нас.

– Мне достаточно.