Зауряд-врач
Шрифт:
– Смотрите! Это ведущее колесо, а это ленивец. Внизу опорные, сверху – поддерживающие катки. Привод спереди. Ничего сложного.
– Вы разбираетесь в механике, – удивился генерал. – Не ожидал от врача.
– Многие врачи – хорошие механики. Инструменты, которые мы используем в работе, придуманы ими. К тому же мне интересно. Читал журналы и специальную литературу.
– Понятно, – кивнул он. – Но я сомневаюсь, что у наших инженеров получится. По крайне мере, быстро.
– Можно поступить проще. В Северо-Американских Соединенных Штатах производят тракторы на гусеничном ходу. Я читал о них. Можно купить патент или заказать готовые ходовые. Только попросить их удлинить, у американцев они короткие. Трактору не нужно преодолевать
Если правильно помню, так поступили французы в Первую Мировую войну. И танки у них вышли лучше, чем у англичан. Откуда знаю? Сказал же: читал.
– Любопытно, – задумался Брусилов. – Вы можете изложить свои соображения на бумаге?
– Кто станет слушать зауряд-врача?
– Зато послушают командующего фронтом, – хмыкнул Брусилов. – Прошу вас, Валериан Витольдович!
Как тут откажешь? Я сел за записку. Нарисовал и написал все, что помнил танках того времени. Изложил тактику их применения. Подчеркнул, что не стоит бросать их в бой без прикрытия артиллерии и пехоты, как было в моем мире. Остапа понесло: на меня нахлынуло, я писал и писал. Хорошо, что Брусилов в благодарность за исцеление подарил мне авторучку с золотым пером. С обычной я бы замудохался. Записка вышла на редкость большой – даже не ожидал. Через несколько дней я отнес ее Брусилову. Читая, тот хмыкал.
– Любопытно, – сказал, положив листки. – Штурмовые группы со стальными нагрудниками, взрывчаткой и короткоствольным оружием. Предлагаете вооружить солдат револьверами?
– Можно охотничьи ружья с обрезанными стволами.
– Охотничьи?
– С винтовкой в траншее не повернуться. А картечь с близкого расстояния – метла смерти.
– Как вы сказали? «Метла смерти»?
– Можно траншейная.
– Постараюсь запомнить. Над этим стоит подумать. Но создать в тылу копию обороны противника и учить солдат ее брать… Странное предложение.
– Так делал Суворов перед штурмом Измаила.
– Хм! А, ведь, правда. Удивительно слышать это от зауряд-врача. Да все остальное, включая тактику прорыва укрепленной обороны врага, развития наступления создание внутреннего и внешнего кольца окружения противника… Не хотите работать в моем штабе?
Вот этого только не хватало нашему славному гвардейскому экипажу младшего лейтенанта Малешкина![1]
– Я врач, а не строевой офицер, Алексей Алексеевич. Академии Генерального штаба не кончал.
–
– Нисколько.
Тем более что придумал не я…
– Приятно слышать. Мы все служим России и престолу. Наградой вас не обойдут, позабочусь.
Через два дня Брусилова увезли. Его состояние не вызывало опасений, и командующий решил перебраться ближе к штабу. Вместе с ним ускакали и казаки. Взбудораженный пребыванием высокого пациента лазарет вернулся к обычной жизни. Я лечил раненых и писал доклад для конференции. Мы обсуждали его с Карловичем за совместными чаепитиями. После моего отказа от предложения Бурденко начальник лазарета проникся ко мне особым расположением. Это он еще о Брусилове не знал! Мы беседовали о жизни, обсуждали статьи в газетах и медицинских журналах. Лазарет их получал, здесь Карлович не соврал. Эти вечерние чаепития не могли заменить мне дом, но чем-то похожим от них веяло. С врачами и фельдшерами у меня установились добрые отношения, как и с сестрами милосердия. Я держался с ними, как равный, это оценили. Коллеги происходили из мещан, а тут шляхтич древнего рода. Ну и что? Никогда не понимал понтов – как здесь, так и в моем мире. Родился ты в знатной семье или много наворовал, то есть «добился успеха», с чего гнуть пальцы? Почему западный миллионер ходит в простом костюме, ездит на подержанной машине, а нашему западло? Для него нет жизни без Бриони и Феррари. Может, от того, что больше похвастаться нечем?
С Леокадией я держался отстраненно, ее это задевало. Как-то она отловила меня в парке во время перекура. Подошла и села рядом на лавочку.
– Нам нужно объясниться, – заявила бесцеремонно.
Я только вздохнул: бежать некуда.
– Вы почему-то сторонитесь меня.
Я пожал плечами.
– Хочу знать, почему?
Вроде неглупая женщина, а задает детские вопросы.
– У нас разные взгляды на жизнь, Леокадия Григорьевна.
– Вы о том нашем разговоре? Считаете, я не права?
– Считаю.
– Но это не так! Медики должны бороться за жизнь. А вы отняли ее! Добро бы в бою. Но убить раненого солдата!
Вот упертая!
– Вы читаете газеты, Леокадия Григорьевна?
– Да, – удивилась она.
– Обращали внимание на отчеты правительственной комиссии по расследованию злодеяний германских войск?
Есть здесь такая…
– Причем здесь это?
Не читала…
– Притом. Немцы убивают наших раненых и врачей, сестер милосердия и санитаров. Они устроили лагеря смерти для наших военнопленных. Морят их голодом, запрягают в повозки и заставляют таскать. Непокорных бьют палками и кнутами. За малейшее неповиновение – расстрел.
– Мы не должны быть такими, как они!
Слышали. В Великую Отечественную войну мы вели себя с немцами гуманно. Лечили и кормили их военнопленных. Паек у тех был не хуже, чем у советских граждан. В оккупированной Германии наши солдаты кормили немецких детей, женщин и стариков. Мы помогли немцам восстанавливать разрушенные города и предприятия. В итоге получили враждебное государство. Американцы вели себя иначе. Бомбили немецкие города, не стеснялись расстреливать пленных[3]. Насиловали немок. Спустя десятилетия в этом обвинят русских. Германия будет дружить с США, и вводить санкции против России. Поляки, которых спасли от уничтожения и рабства, будут заискивать перед немцами и ненавидеть русских. Памятники советским воинам снесут. Рабы дорвались до свободы…
– Немцы пришли, чтобы уничтожить нас. Поэтому я считаю своим долгом убивать их. Пока не уберутся обратно или не подохнут здесь!
– Вы очень странный человек, Валериан Витольдович! Понимаю, что вы воевали, но так опалить душу… Мне жаль вас!
Она встала и ушла. Скатертью дорога! Лезет в душу… Мне ее жгли много. В кавказских войнах, где бросали на убой юных солдатиков, и мне приходилось их спасать. Получалось не всегда. Мне опалила душу любимая жена, когда ушла к вору, то есть бизнесмену, пока глупый доктор спасал жизни на Кавказе. И ладно бы сама, но она забрала Дашу. А ее хахаль запретил пускать меня к дочке. Мордовороты, охранявшие его особняк, избили и выбросили меня за ворота, когда я пришел Дашу навестить. Суд, куда я обратился, принял сторону вора. В тот день я плакал– от унижения и бессилия. Меня втоптали в дерьмо. Государство, которому я служил, защищало не меня, офицера, а воров. С тех пор я видел дочку издалека. Приходил к школе и смотрел, как она выходит из дверей в компании подруг. Подойти не мог – охрана не подпускала. Терпеть это было больно, и я глушил чувства водкой. Пил каждый день. Просыпаясь, первым делом смотрел на руки – не дрожат ли? Хирургия – единственное, что удерживало меня на краю. Несколько лет алкогольного угара… Но потом Бог смилостивился и вернул мне Дашу. Дочка подросла, и вор ею заинтересовался – не по-отцовски. Начал приставать. Даша рассказала об этом матери. И та, сука, заявила, что нечего выдумать. С отчимом нужно быть поласковее: благодаря нему, они живут как в сказке. Даша разыскала меня. Моим первым порывом было зарезать жирного сатира. Но потом я сообразил: глупо. Во-первых, у меня не получится – охрана помешает, во-вторых, оставлю дочку без защиты. Тогда я попросил Дашу снять приставание на телефон. И она, умничка, сумела! Я спрятал дочку у себя, а ролик выложил ролик в Ютуб.