Абрамов Федор Александрович, каталог книг

Абрамов Федор Александрович
Архангельская область. Пинежье. Високосный 1920 год. 29 февраля в деревне Веркола в семье веркольского крестьянина родился сын Федор, Федор Абрамов.
Семья была большая и бедная: отец Александр Степанович, мать Степанида Павловна, пятеро детей. Федя - младший. Из-за плохой обуви отец простудил ноги и был отправлен в больницу в Карпогоры, за 50 км от Верколы. Оттуда он уже не вернулся: за телом отца в распутицу, по бездорожью, ездил старший из детей - Михаил. Ему было тогда 15 лет. Шел 1921 год.
Когда гроб с телом отца стоял в избе, женщины, плача, просили Бога, чтобы он "малого прибрал", то есть Федю. Мать сурово возразила: "Не умирать родился - жить!" Тогда женщины решили, что "Степанида, видно, помешалась с горя".
Однако семья не погибла: Степанида Павловна с пятью детьми подняла хозяйство и к тому времени, когда Федору исполнилось 10 лет, семья из бедняков выбралась в середняки: 2 лошади, 2 коровы, бык и полтора десятка овец.
Достаток нелегко дался "ребячьей коммуне", как назвал ее сам Абрамов: подростку Михаилу пришлось занять место отца, работать за взрослого, заботиться о младших. "Брат-отец" - так будет писать о нем потом младший брат, Федор. И не случайно главного героя своей тетралогии, человека с похожей судьбой, назовет его именем.
Младшим тоже приходилось несладко: сестра Мария вспоминала, что утром до школы должна была прясть, а в школу часто носила, кроме учебников и тетрадей, таз с бельем - прополоскать на переменке. Федю тоже не баловали: немало говорит тот факт, что косить он научился в 6 лет.
В веркольской школе старшие братья - Михаил и Николай - отучились 3 года, затем пошли работать: семью надо было кормить. Василий окончил неполных 7 классов, после чего тоже отправился на заработки. Мария пошла в школу только в 12 лет.
Федя начал учиться в 7 лет. В 3 классе ему дали премию за хорошую учебу: материи на брюки и ситцу на рубашку. По тем временам это была неплохая помощь семье.
В 1932 году Федя окончил начальную школу, веркольскую четырехлетку. Но в только что созданную первую в округе семилетку его, первого ученика, не приняли: в первую очередь брали всех детей бедняков, красных партизан, а его сочли сыном середнячки. По словам самого писателя, "это была страшная, горькая обида ребенку, для которого ученье - все" (Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии "Останкино". Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 56).
…Обиду мальчик затаил в себе, и был только один человек, с которым он мог поделиться своим горем - тетушка Иринья, Иринья Павловна Заварзина, "старая дева, которая всю жизнь обшивала за гроши, почти задаром, чуть деревню" (Абрамов Ф.А. Работа - самое большое счастье: Слово в день шестидесятилетия. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С.23). "И приход ее в каждый дом был великой радостью, потому что вместе с тетушкой Ириньей в дом входил свет, входила святость, входила доброта, само милосердие, бескорыстие. В семье прекращались всякие ссоры.
Тетушка была очень религиозная, староверка… И она была начитанна, она прекрасно знала житийную литературу, она любила духовные стихи, всякие апокрифы. И вот целыми вечерами, бывало, люди слушают, и плачем, и умиляемся. И добреем сердцем." (Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии "Останкино". Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 36)
К счастью, зимой, разобравшись, что середняцкое хозяйство было построено руками вдовы и малолетних детей, Федю приняли в школу в Кушкопале. А среднюю школу Федор заканчивает в Карпогорах. Там он живет в семье старшего брата, Василия, который работает в РОНО. Старшие Абрамовы по-прежнему заботились о младших: Василий сделал все, для того чтобы Федор, а впоследствии и Мария, получили высшее образование.
В 7 классе Федор, в числе других учеников, получил премию за хорошую учебу. В 9 и 10 классе он, отличник, получал стипендию имени Пушкина, которая присуждалась лучшему ученику школы за успехи в учебе и за знание творчества поэта.
В 1938 году Федор Абрамов окончил с отличием школу и осенью того же года был зачислен без экзаменов на филологический факультет ленинградского университета.
В 1941 году студент-третьекурсник Федор Абрамов, как и многие другие студенты, вступает в ряды народного ополчения: уходит на фронт, досрочно сдав экзамены, "чтобы "хвостов" не было".
В сентябре 1941 года рядовой-пулеметчик 377-го артиллерийско-пулеметного батальона Абрамов был ранен в руку, после недолгого лечения он вновь отправился на фронт.
В ноябре того же года взвод получил приказ: проделать проход в проволочных заграждениях под огнем фашистов. Единственное укрытие - тела погибших товарищей. Заранее распределили, кто за кем поползет. Абрамов попал во второй десяток...
...Он не дополз до заграждения нескольких метров - пулями перебило обе ноги. В тот день от взвода в живых осталось несколько человек.
Вечером похоронная команда собирала убитых. Усталый боец, споткнувшись около Федора Абрамова, нечаянно пролил ему на лицо воду из котелка, - "мертвец" застонал. Этот случай сам писатель считал огромным везением, чудом, случившимся с ним.
В голодном блокадном Ленинграде Абрамов попал в госпиталь, что расположился в том самом университете, где еще несколько месяцев назад Федор учился. В ту страшную зиму в неотапливаемом помещении раненые лежали в одежде, в шапках, в рукавицах, укрытые сверху двумя матрасами. Эти матрасы помогли многим из них выжить.
В апреле 1942 года Абрамова вместе с другими ранеными эвакуировали из Ленинграда по Дороге жизни в одной из последних машин.
Грузовики шли под обстрелом по слабому ладожскому льду. Машина впереди, с блокадными ребятишками, ушла под лед. Машина, что шла сзади, с ранеными, тоже осталась на дне Ладожского озера. А та, в которой ехал Федор Абрамов, добралась до Большой земли. И это он считал еще одним чудом в своей жизни.
И всю жизнь Федор Абрамов считал себя должником тех, кто не выжил в этой страшной войне. "Погибли, может быть, самые талантливые, самые гениальные ребята" - говорил он (Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии "Останкино". Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 57). И работал, сжигая себя без остатка: за себя и за них...
После лечения в госпитале в апреле 1942 года Абрамов получает отпуск по ранению.
Три месяца Федор Александрович преподавал в Карпогорской школе, и там, в родных местах, на Пинежье, увидел то, что поразило его и запомнилось на всю оставшуюся жизнь: "…были "похоронки", были нужда страшная и работа. Тяжелая мужская работа в поле и на лугу. И делали эту работу полуголодные бабы, старики, подростки. Много людского горя и страданий. Но еще больше - мужества, выносливости и русской душевной щедрости". (Абрамов Ф.А. Сюжет и жизнь.// Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 213) Воспоминания об этом времени и послужили основой для его первого романа - "Братья и сестры".
С июля 1942 года Федор возвращается в армию на службу в нестроевых частях: вернуться на фронт не позволяют ранения.
До февраля 1943 года был заместителем роты в 33-м запасном стрелковом полку Архангельского военного округа, затем - помощником командира взвода Архангельского военно-пулеметного училища.
С апреля 1943 года его переводят в отдел контрразведки "СМЕРШ", где он начинает службу с должности помощника оперативного оперуполномоченного резерва, уже в августе 1943 года становится следователем, а в июне 1944 года - старшим следователем следственного отделения отдела контрразведки. (Подробнее о службе в контрразведке см. статью Кононова А.Б. "О службе Ф.А. Абрамова в органах контрразведки" // Абрамов Ф. О войне и победе. СПб.: Изд-во "Журнал "Нева", 2005. С. 185 - 194)
27 ноября 1944 года Федор Абрамов подает рапорт с просьбой разрешить ему поступить на заочное обучение в Архангельский педагогический институт и просит руководство отдела запросить документы об окончании им трех курсов филологического факультета ЛГУ.
В августе 1945 года приходит ответ ректора ЛГУ профессора А.А. Вознесенского с просьбой демобилизовать Федора Абрамова и отправить в Ленинград для завершения учебы.
В 1948 году Федор Абрамов, получив диплом с отличием, поступает в аспирантуру. Критик Абрамов работает над диссертацией по "Поднятой целине" Шолохова, публикует статьи и рецензии в газетах.
Во время учебы он знакомится с Людмилой Крутиковой - своей будущей женой (впоследствии - литературным критиком, исследователем творчества Бунина), о которой в день своего шестидесятилетия скажет: "… она мой соратник. Она человек, без которого я вообще-то ничего не делаю ни в жизни, ни в литературе..." (Абрамов Ф.А. Работа - самое большое счастье: Слово в день шестидесятилетия // Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 25)
Совместную жизнь они начали в 1951 году в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Вся обстановка - стол, два стула и пружинный матрац - была выдана в университете. Буфетом служила картонная коробка из-под печенья.
В 1951 году Федор Абрамов защитил кандидатскую диссертацию. На защиту аспирант пришел в старых рваных ботинках. После защиты сотрудники преподнесли ему новые ботинки - в подарок.
В апреле 1954 года журнал "Новый мир" печатает статью Абрамова "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе".
Сегодня эта статья может показаться не такой уж смелой, но тогда она "взорвала" все литературное - и не только - общество: автор обрушил достаточно жесткую критику не на кого-либо, а на писателей - лауреатов Сталинской премии. Книги, рассказывающие о деревне послевоенной поры, вместо реальной жизни, неподъемной тяжести и боли показывали яркие лубочные картинки: вместо голода, непомерных налогов, болезней - небывалые урожаи и веселье колхозов, "кавалеров золотых звезд", шутя поднимающих немалое, разрушенное и высосанное войной, хозяйство. При этом, правда, казалось, он сам шел на компромиссы, соглашения с полуправдой, цитировал Сталина и Маленкова...
Однако в дневниках Федора Александровича остались записи о борьбе за статью в редакции "Нового мира": "Смысл основных замечаний по моей статье сводится к тому, что она слишком правдива и беспощадна. Поэтому они просят сгладить углы . Дементьев предложил мне все ответственные выводы в статье подкрепить соответствующими цитатами из Маленкова и Хрущева" (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 595 -5 96). Статья вышла далеко не такой, какой принес ее в "Новый мир" автор: "Обкорнали, сгладили все углы. Жалко! И это после того, как я уже подписал гранки" (Абрамов Ф.А. Так что же нам делать: Из дневников, записных книжек, писем. размышления, сомнения, предостережения, итоги. СПб.: Изд-во "Журнал "Нева", 1995. С. 5).
Эта статья - конечно же, вместе с другими, подобными ей - дорого обошлась Александру Трифоновичу Твардовскому - главному редактору "Нового мира": вскоре после ее появления в журнале он был снят с должности.
Официальный литературный мир разразился критикой в адрес автора, имя Абрамова стало принято упоминать только в негативном контексте. Среди же студентов журнал со статьей передавался из рук в руки.
Вслед за критикой в печати началось обсуждение статьи на партийных собраниях в Университете, в Союзе писателей, на Пленуме обкома партии: угрожали увольнением с работы, партийными взысканиями и прочими неприятностями, - делали все, чтобы Абрамов отказался от своей позиции. Людмила Владимировна Крутикова-Абрамова так вспоминает об этом: "Пожалуй, не было ни одного человека в окружении Абрамова, кто бы не уговаривал его смириться, признать ошибочность статьи" (Крутикова-Абрамова Л.В. Слово в ядерный век: О публицистике// Жива Россия: Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: Атон, 2003. С. 41).
Абрамов вынужден был уступить - ради романа, который он писал в это время в тайне от всех, ради брата - колхозника Михаила, семье которого он помогал в то время. И, уступив, горько жалел об этом: "Да, напрасно я выступал, напрасно сознавался в том, в чем не виноват… Какое позорище! Проклятый роман! Это для тебя я пожертвовал честью!" (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 597)
Эта история не сломила Абрамова - наоборот, закалила его: теперь он будет высказывать свое мнение, ставить "неудобные" вопросы в своих произведениях и выступлениях, не оглядываясь на ранги и звания тех, кому это не понравится.
Роман "Братья и сестры" в 1958 году печатает журнал "Нева".
Роман появляется неожиданно - автор - критик, доцент, заведующий кафедрой советской литературы ЛГУ - писал его шесть лет, выкраивая по несколько часов после лекций, работы на кафедре, в долгожданные выходные…
Критика приняла роман хорошо: к тому времени уже появилась литература, рассказывающая достаточно правдиво о жизни деревни в военные и послевоенные годы. В 1959 году "Братья и сестры" вышли отдельной книгой в "Лениздате", в 1960 году роман был напечатан в "Роман-газете", а в 1961 году - издан в переводе в Чехословакии. Но Абрамов чувствовал, что роман - работа незавершенная, что он требует продолжения.
И продолжение - "Две зимы и три лета" - увидело свет через десять лет - в 1968 году, в журнале "Новый мир", редактором которого вновь был Твардовский.
Но до этого в журнале "Нева" (1963. №1) появляется повесть Абрамова "Вокруг да около". К этому времени Федор Александрович Абрамов уже оставил работу в университете (в 1960 году) и полностью посвятил себя писательскому делу.
Повесть из боязни цензуры была размещена в разделе "Публицистика и очерки", именно поэтому ее часто называют очерком или документальной повестью. Однако хитрость редакции не помогла: вслед за положительными рецензиями в "Литературной газете" (Г. Радов "Вся соль в позиции" (5 марта 1963 года), В. Чалмаев "Я есть народ" (26 марта 1963 года)) последовали разгромные статьи (Колесов В. Действительно, вокруг да около // Советская Россия. 13.04.63, Беляев Н. Нет, это не правда жизни // Ленинградская правда. 28.04.63, Степанов В. Сельская тема в очерках писателя // Коммунист. № 13 1963 и др.). Положительные отзывы изымались из уже набранных номеров газет и журналов. Повесть была названа "идейно порочной", редактор "Невы" Воронин С.А. - отстранен от должности, а самого Абрамова несколько лет нигде не печатали…
В то же время "Вокруг да около" получает высокую оценку зарубежной критики. В июне издательство "Флегон пресс" в Лондоне выпускает повесть в переводе Дэвида Флойда отдельной книгой под названием "Хитрецы", а вскоре переводы появляются в США, Франции, ФРГ, Словакии и других странах.
"Флегон пресс" предлагает Абрамову издать также и "Безотцовщину", а самому писателю - приехать в Лондон и выступить с лекциями по советской литературе. Однако эта поездка в то время была невозможна: травля и "проработка" писателя на родине продолжалась.
Критика не согнула Федора Абрамова. Но открытое письмо жителей Верколы "К чему зовешь нас, земляк?", напечатанное в районной газете "Пинежская правда", а затем перепечатанное в "Правде Севера" (11 июня 1963 года) и "Известиях", отозвалось болью: Абрамов, всегда сверявший свои произведения с жизнью земляков, дорожил их мнением. И хотя он понимал: писали не они, да и подписывать, скорее всего, заставили, но легче от этого не было.
Абрамов оказался прав: подписывать заставляли. Критик Игорь Золотусский вспоминает разговор с одной из тех, чьи подписи стояли под письмом: "Письмо привезли в Верколу из района. Собрали людей, сказали: подпишите. "Но мы не читали очерка,"- пытался кто-то возразить. "Подписывайте,"- был ответ" (Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М.: Советская Россия, 1968. С. 100).
Кроме того, в Карпогорах - районном центре - была проведена читательская конференция, на которой вместе с очерком земляка обсуждалась книга одного журналиста. Отчет редактора "Пинежской правды" В. Земцовского о ней был опубликован в "Правде Севера" 20 октября 1963 года: "очерк Абрамова осудили, как "глумящийся над действительностью", книгу журналиста просили переиздать, объявив автору благодарность". (Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М.: Советская Россия, 1968. С. 105)
В этой атмосфере создается второй роман трилогии "Пряслины" - "Две зимы и три лета".
Роман писатель отнес в московский журнал "Звезда"; после долгого ожидания получил ответ: редколлегия сообщала, что "в нынешнем виде она не может напечатать роман" (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.1. Л.: Худ. лит-ра, 1990. С.618). Тогда рукопись была отправлена в "Новый мир".
Появление романа "Две зимы и три лета" в "Новом мире" (№ 1-3, 1968) вызвало шквал благодарных и восторженных читательских откликов. Критика же не была единодушна: доброжелательный отклик В. Иванова (Факты жизни и художественное обобщение // Литературная газета, 1968, 29 мая) сменили статьи П. Строкова - "разносные, уничтожающие" по определению Л.В. Крутиковой-Абрамовой (Земля и люди // Огонек, 1968, май; Просчет или заданность? // Литературная Россия, 1968, 28 мая).
И, несмотря на то, что "Роман-газета" отказалась печатать роман, сославшись на то, что нет единого мнения о его значении и художественной ценности, "Новый мир" выдвинул "Две зимы и три лета" на соискание Государственной премии СССР. Главный редактор "Комсомольской правды" Борис Панкин откликнулся на это событие большой статьей "Живут Пряслины!"(1969. 14 сент.), размещенной в рубрике "Обсуждаем произведения, выдвинутые на соискание Государственной премии СССР".
В эти годы, параллельно с третьим романом, получившим окончательное название "Пути-перепутья", Федор Александрович пишет и другие вещи: в 1969 году была опубликована повесть "Пелагея", в 1970 - "Деревянные кони", а в 1972 году увидела свет "Алька". Эти повести - как практически все произведения Абрамова - ждала нелегкая судьба.
Повесть "Пелагея" выросла из рассказа "На задворках".
Первоначально рассказ должны были напечатать в 1966 году в "Звезде" под названием "В Петров день", но его сняли из уже сверстанного номера. В "Новом мире" рассказ не приняли. Рукопись легла в стол - автор возвращался к ней время от времени, делая заметки, раздумывая над характерами героев, постепенно расширяя и переосмысливая рассказ.
В августе 1968 года Абрамов отправляет повесть в "Новый мир". После обсуждения в редколлегии журнала Александр Твардовский, мнением которого Федор Александрович дорожил, советует убрать две последние главы, о событиях после смерти Пелагеи - те, что потом послужили основой для "Альки".
В апреле 1969 года, после совместной работы автора с редактором "Нового мира", повесть, наконец, была принята.
Перед публикацией Твардовский предупредил Абрамова: "Роман "Две зимы и три лета" выдвинут на Государственную премию. Если напечатаем "Пелагею", премии Вам не видать… Вот и выбирайте - премия или литература". У Абрамова сомнений не было: "Я за литературу" (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.3. Л.: Худ. лит-ра, 1991. С. 534).
Премию Федор Абрамов, как и предсказывал Александр Твардовский, не получил.
Над "Алькой " писатель работал еще несколько лет. В 1972 году повесть была напечатана в первом номере "Нашего современника", правда, с серьезными редакционными сокращениями. Авторский текст был восстановлен в последующих изданиях.
"Пелагея", "Алька" и "Деревянные кони" были переведены на многие языки мира. По этим повестям был поставлен не один спектакль в различных театрах России: сценическая композиция Л. Сухаревской и А. Азариной по "Пелагее" и "Альке", пьеса "Пелагея и Алька", написанная Ф. Абрамовым совместно с В. Молько и другие. В 1974 году режиссер Юрий Любимов в Московском театре драмы и комедии на Таганке ставит по всем трем повестям спектакль "Деревянные кони", ставший знаменитым.
В 1973 году появляется третий роман - "Пути-перепутья" (Новый мир. № 1-2).
Критики отнеслись к новому роману Абрамова по-разному: В. Староверов в статье "К портрету послевоенной деревни" (Октябрь. 1973 год. № 7) назвал роман "художественной ложью"; однако были и другие статьи, положительно оценивающие роман. И, что более важно, в редакцию журнала на имя Абрамова приходили многочисленные читательские письма, взволнованные и благодарные…
В 1975 году за трилогию "Пряслины" Федор Александрович Абрамов был удостоен Государственной премии СССР. Трилогию - а впоследствии и другие повести и рассказы Абрамова - переводили и издавали в других странах мира. На сегодняшний день произведения писателя можно прочесть на многих языках.
Последняя книга из цикла о Пряслиных, роман "Дом", был задуман автором давно, практически сразу же по окончании работы над "Братьями и сестрами" - в архивах писателя сохранилось немало заметок к нему, сделанных в процессе работы над первыми тремя книгами.
"Дом" - венец тетралогии, произведение, заставляющее задуматься не только над социальными - над философско-нравственными проблемами, над основами бытия, мироздания. Эта книга по праву считается лучшим романом Федора Абрамова.
Работа над "Домом" длилась пять лет, с 1973 по 1978 год.
В 1977 году роман, казалось, был завершен, но после перепечатки рукописи у машинистки Абрамов решает его переработать - "перепахать" заново (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.2. Л.: Худ. лит-ра, 1991, С. 591). В марте 1978 года роман был передан в редакцию "Нового мира".
"Дом" был признан ошеломляюще смелым, и, конечно же, подвергся серьезной цензуре. После редакторской правки Федор Александрович внес в текст дополнительные исправления, но окончательный вариант романа вышел в №12 "Нового мира" за 1978 год с новыми поправками и изъятиями, не согласованными с автором.
Однако и в таком виде роман оказался сильной вещью, "значительным явлением" (Крутикова-Абрамова Л.В. Жива Россия: Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: Атон, 2003. С. 133), вызвавшим шквал восторженных читательских откликов. Реакция критики поначалу оказалась не столь доброжелательной. Однако вслед за статьями В. Сахарова "Люди в доме" (Литературная Россия. 1979. 2 февр.) и Ю. Андреева "Дом и мир" (Литературная газета. 1979. 7 февр.) появились отклики Оскоцкого В.Д. "Что же случилось в Пекашине?" (Литературное обозрение. 1979. №5), Жукова И.И. "Каков он, Михаил Пряслин?" (Комсомольская правда. 1979. 27 июня) и Суровцева Ю. "Глубокие пласты: художник и время" ("Правда". 1979. 25 июня). А в "Пинежской правде" была опубликована статья М. Щербакова "Земная сила русская" (1979. 20 января).
В декабре 1979 года роман выпустило отдельной книгой ленинградское отделение издательства "Советский писатель", а в 1980 году "Дом" был опубликован в "Роман-газете".
Последний роман тетралогии был практически сразу же переведен на многие языки мира, по книге ставились - и идут сейчас - спектакли в театрах России.
В августе 1977 года в Верколу приезжает курс студентов Ленинградского театрального института со своим руководителем Львом Абрамовичем Додиным.
Студенты собирались ставить дипломный спектакль по "Братьям и сестрам" Абрамова. Федор Александрович был против: вещь серьезная, многогранная, объемная: удастся ли молодым ребятам понять и показать всю глубину характеров, всю боль; получится ли без потерь роман вместить в рамки пьесы?
Поездка для студентов оказалась плодотворной: спектакль, поставленный весной 1978 года, стал лучшим в театральном сезоне Ленинграда.
Большая часть этого курса была принята в Ленинградский Малый драматический театр, и в 1980 году эти актеры играли в спектакле "Дом" (по одноименному роману Абрамова), а в 1984 году - воссоздали "Братьев и сестер". Оба спектакля в 1986 году были удостоены Государственной премии СССР.

В 1980 году Федор Абрамов отмечает свое шестидесятилетие: торжества в Ленинграде, награждение орденом Ленина, встречи с читателями, поздравления, отклики: в эти дни писатель получил 350 телеграмм, более 200 писем - от организаций, журналов, друзей, собратьев по перу, от читателей.
…В журналах по-прежнему появляются рассказы и повести Абрамова. Многие из них были написаны раньше, над другими писатель работал в течение нескольких лет (к примеру, под циклом "Трава-мурава" указаны даты: 1955-1982 гг), есть и новые (повесть "Мамониха", 1980 г). В 1982 году в журнале "Новый мир" (№5) печатается цикл "Куст рукотворный" и несколько рассказов, в том числе "Франтик", который ранее не пропускала цензура. Это были последние рассказы, опубликованные при жизни писателя.
…Рассказывая о творческом наследии Федора Александровича Абрамова, нельзя забывать о немалой и не менее значительной, чем художественная литература, его части: это дневниковые записи и публицистика.
Дневники, заметки, наброски к произведениям ценны не только тем, что дают возможность заглянуть в творческую мастерскую писателя и составить представление о его труде: увидеть и вспышки озарения, и долгие, кропотливые поиски и метания, - в этих записях отразились не только развитие и рост произведений, но и боль души, духовный рост самого человека. В них собраны философско-нравственные заповеди, заветы, мысли и предостережения, которые Федор Абрамов вложил в свои произведения, - те, что мы, читая его книги, понимаем - умом или сердцем… или пропускаем - увы! - не увидев какой-то важной детали или просто не желая постигать глубину вещи. В набросках, дневниках содержатся и те размышления, которые в то время высказать открыто было невозможно. Здесь мысли не скрыты, как в художественном произведении - они резко очерчены и зачастую соседствуют с трудными вопросами, которые каждый может задать себе. Эти записи - хороший повод для раздумий собственных, веская причина заглянуть вглубь себя, и, возможно, по-новому взглянуть на мир.
К таким записям относятся и путевые дневники Федора Александровича Абрамова.
Путешествовал Федор Абрамов немало: был на Соловецких островах, на Алтае, на Печоре - в местах, где проповедовал и был сожжен протопоп Аввакум; на Новгородчине - результатом этой поездки стали три очерка, написанные в соавторстве с Антонином Чистяковым, уроженцем тех мест; посетил Армению - интервью с писателем местное телевидение тогда так и не решилось выпустить в эфир; много ездил по родному Пинежью (Об этих и других поездках см. Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.6. СПб.: Худ. лит-ра, 1995. С. 119 - 159)...
По туристическим путевкам, по приглашениям различных организаций и издательств Федор Александрович был и в других странах. Дневниковые записи, впечатления от этих поездок и наброски рассказов можно прочесть в том же шестом томе собрания сочинений (см. выше) и в книге "Неужели по этому пути идти всему человечеству?" (Абрамов Ф.А. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Путевые заметки: Франция, Германия, Финляндия, Америка. Архангельск.: Изд-во "Правда Севера". 2002). И это не заметки туриста, а замечания, мучительные раздумья человека, пытающегося понять, какие события, устремления в прошлом привели к настоящему - и увидеть, как может сложиться будущее. В судьбе любой страны, в ее культуре, устройстве быта, он видел тесную связь со всем, что происходило и происходит в России.
Во Франции Федор Абрамов был трижды: в 1968 году, в 1975 и весной 1976 года. Последняя поездка - по приглашению Министерства культуры Франции и издательства "Альбен Мишель" - оказалась из всех самой плодотворной: Абрамов на машине с личным гидом объехал почти весь юг Франции.
Записи о Франции переполнены полярными впечатлениями и эмоциями: тоска и боль в размышлениях о судьбе русских эмигрантов (гид удивлялась: "первый русский, который объехал чуть ли не все могилы Франции" (Абрамов Ф.А. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Путевые заметки: Франция, Германия, Финляндия, Америка. Архангельск.: Издательство "Правда Севера". 2002. С. 22); восторг - в заметках о встречах с произведениями искусства и интересными людьми. Абрамов пишет, что во время этой поездки он "узнал Францию".
Поездка в Германию с 6 по 21 мая 1977 года состоялась после мучительных размышлений: Абрамов-фронтовик не мог относиться непредвзято к немцам, и особенно тяготило его то, что поездка должна состояться в то время, когда весь СССР будет праздновать День Победы - победы над фашистской Германией.
Однако о принятом решении жалеть не пришлось: читательские конференции с восторженными откликами (оказалось, немцам по душе пришлись абрамовские герои) и пытливыми вопросами, музеи, города - разные до контраста: поразившие писателя Веймар, где жили и творили Гете и Шиллер, и рядом, в пяти километрах, неутихающая боль Бухенвальда. И - размышления, размышления: о судьбе человека и человечества, об истоках добра и зла, о силе и призвании искусства…
Записи о Финляндии (здесь Федор Александрович был четырежды - в 1969, 1975, 1977 и 1982 годах) наполнены добрым отношением, восхищением страной и ее людьми.
А вот впечатления от поездки в США (1977 год) - тяжелые. Отмечая американскую деловитость, рационализм, умение организовывать быт и производство, писатель ужасался необразованностью, равнодушием и узостью интересов большинства американцев: "Деловитость перешла в делячество. Бездуховность. Любовь к земле. Человек и земля. Нет любви. В лучшем случае это любовь собственника. Америка задала тон предельной рационализации всему миру. Америка - это антипод поэзии. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Неужели у людей нет другого пути?" (Абрамов Ф.А. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Путевые заметки: Франция, Германия, Финляндия, Америка. Архангельск.: Издательство "Правда Севера". 2002. С. 204 - 205). И - выводы, которые так актуальны в наши дни: "Деловой человек, которого мы жаждем сегодня, - это не радость. Он непременно вырождается в дельца" (Абрамов Ф.А. Неужели по этому пути идти всему человечеству? Путевые заметки: Франция, Германия, Финляндия, Америка. Архангельск.: Издательство "Правда Севера". 2002. С. 205).
Абрамов не выдержал, не дождался окончания официальной программы пребывания в этой стране - улетел на несколько дней раньше.
… Вспоминая о публицистике, наверное, прежде всего стоит сказать, что речь напечатанная и речь произнесенная - разные вещи: здесь многое зависит от оратора, от того, сможет ли он зажечь, повести за собой слушателя.
По воспоминаниям современников, Абрамов был блестящим оратором. Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил о нем: "Он был и поразительным оратором, оратором-публицистом, слушать которого было почти потрясением" (Лихачев Д.С. Мощный талант// Земля Федора Абрамова. М.: Современник. 1986. С. 375). Александр Михайлов, критик и друг писателя, вспоминает его выступления на съездах писателей: "Когда он говорил с трибуны в Большом Кремлевском дворце, меня не покидало ощущение огромной значимости происходящего. Это был страстный проповедник, народный трибун, рожденный для того, чтобы словом обжигать людей, вести за собой массы" (Михайлов Ал. Моя гиперборея: Статьи о литературе, воспоминания. Архангельск: Изд-во Помор. гос. ун-та. 199. С. 108).
И удивительно, что при этом "Абрамов не часто выступал, нередко отказывался даже от коротких выступлений, - вспоминает Людмила Владимировна Крутикова-Абрамова, - Мало кто знал, как нелегко давались ему беседы и выступления. Некоторые из них вынашивались годами, бессонными ночами. Произносимым словом он так же дорожил, как и литературным, печатным. Он десятки записей делал, прежде чем выступить" (Крутикова-Абрамова Л.В. Слово в ядерный век: О публицистике// Жива Россия: Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: Атон, 2003. С. 37).
…В 1979 году 18 августа в "Пинежской правде" было опубликовано открытое письмо Федора Абрамова к землякам "Чем живем - кормимся?".
Письмо родилось после долгих мучительных раздумий: безразличие к общественному хозяйству, халатность - даже в родных краях, где добросовестный труд ранее считался нормой и основой жизни - не могли оставить Абрамова равнодушным.
"Толкнула" написать письмо землякам "жена, неисправимая идеалистка, которая верит, что словом можно многое изменить в этой жизни" (Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии Останкино. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 60). Обсудил идею письма с Поздеевым Михаилом Григорьевичем, тогда секретарем райкома, человеком опытным и уважаемым. И - взялся за перо.
В письме не просто критика - доверительный, открытый разговор с земляками: вспоминая их заслуги и признавая достоинства, Абрамов указывает на бардак, вопиющую бесхозяйственность в селе, ставит острые вопросы. Соглашаясь с тем, что есть недостатки в руководстве, он, однако, не снимает ответственности с самих земляков, заставляет вспомнить, что в селе каждый должен быть хозяином.
Ответной реакции ждал с волнением (в это время он жил в Верколе). И вот она: "Спасибо, Федор Александрович, и ране знали, что ты писатель, а что такой настоящий, поняли только сегодня". Правда, радость была недолгой: письмо повлияло на жизнь Верколы ("с риском в клуб попадали - крыльцо отремонтировали. Телята дохли на телятнике - построили новый телятник, и еще много, много" (Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии Останкино. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 61), но, к сожалению, "некоторым товарищам показалось, что у нас и так инициативы через край . Письмо должного обсуждения не получило" (Там же: Абрамов Ф.А. Самый надежный судья - совесть: Выступление в телестудии Останкино).
А письмо перепечатали в "Правде", с сокращениями и изменениями текста без ведома автора. Но и в таком виде оно вызвало широкий резонанс: затронутые в нем проблемы были не только веркольскими, пинежскими - острые вопросы оказались актуальными в масштабах всей страны. Читательские отклики на письмо шли отовсюду…
Среди публицистики стоит особо выделить статью "Самый надежный судья - совесть" (Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 32 - 69). Дело в том, что это не статья в обычном понимании этого слова, это конспект выступления Федора Абрамова на авторском вечере в Останкино 30 октября 1981 году, который транслировался на всю страну.
Отказавшись от выступлений артистов, демонстрации кинофрагментов, Абрамов вышел на сцену и четыре часа вел разговор со зрителями: сначала - выступление, затем - ответы на вопросы, вопросы непраздные, часто больные и животрепещущие. И в этих ответах слышен голос Абрамова - человека: его живая речь, пересыпанная яркими словечками, сравнениями; речь, идущая из глубины сердца, отличающаяся от слова печатного - тщательно продуманного, много раз переработанного, отшлифованного.
После вечера писатель и студия Останкино получили множество писем с просьбой повторить передачу. К сожалению, при жизни Федора Александровича этого не произошло.
"О хлебе насущном и хлебе духовном" и "Слово в ядерный век" - выступления Федора Абрамова на VI и VII съездах писателей (1976 г и 1981 г). Это о них сказал критик Александр Михайлов, что те, кто эти выступления "слышали, то никогда их не забудут" (Михайлов Ал. Моя гиперборея: Статьи о литературе, воспоминания. Архангельск: Изд-во Помор. гос. ун-та. 199. С. 107).
Эти выступления - яркое и точное слово, доказывающее собратьям по перу важность литературы сегодня, указывающее ее место в жизни. Речь, подымающая целый пласт социальных и нравственных проблем, объясняющая необходимость слова точного, честного, бескомпромиссного, необходимость возвращения литературе ее прежнего и высшего назначения: открывать глаза на проблемы, а не укрывать их; вести человека и помогать ему, а не успокаивать и усыплять, - лечить болью, "возделывая души человеческие" (Абрамов Ф.А. О хлебе насущном и хлебе духовном: выступление на VI съезде писателей СССР. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 12).
Не будем подробно останавливаться на всех статьях и выступлениях Федора Абрамова, ограничимся лишь перечислением наиболее значимых вещей, относящихся к публицистике. Это очерки, написанные в соавторстве с поэтом Антонином Чистяковым: "Пашня живая и мертвая" (1978 г), "От этих весей Русь пошла" (1979 - 1980 г) и "На ниве духовной" (1981 г) (Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 74 - 196) - результат совместных поездок по новгородской земле; выступление Федора Абрамова в день своего шестидесятилетия "Работа - самое большое счастье" (1980) (Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 20 - 26); статья "В краю родникового слова" (1982) (Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 70 - 73), написанная к 400-летию Архангельска и опубликованная впервые в "Советской России" 1 февраля 1983 года.
Говоря о многом, рассматривая разные стороны жизни, Абрамов говорит, по сути, об одном и том же, о самом главном: о том, что "социальные, экономические, экологические проблемы неотрывны от духовных, что нельзя возродить Россию, не улучшая самого человека" (Крутикова-Абрамова Л.В. Послесловие //Абрамов Ф.А. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. лит-ра, 1993. С. 612), "нельзя заново возделать русское поле, не мобилизуя всех духовных ресурсов народа, нации" (Абрамов Ф.А. О хлебе насущном и хлебе духовном: выступление на VI съезде писателей СССР. Собр. соч.: В 6 т. Т.5. СПб.: Худ. литература, 1993. С. 12).
Последние годы Федора Александровича Абрамова были посвящены работе над "Чистой книгой" - произведением, которое должно было стать лучшим из всего, когда-либо написанного Абрамовым.
"Чистая книга" - первый роман из задуманного цикла, посвященного раздумьям о судьбе России, поискам, почему ее постигла такая судьба - и в то же время рассказывающего страну в разное время: людей, их быт, характеры, нравы, обычаи, - показать живую, самобытную Русь, Русский Север, со всеми его сложностями, радостями, проблемами.
Роман был задуман еще в 1958 году как книга о гражданской войне на Пинежье, а 14 ноября 1964 года в дневнике появилась запись о "целой серии книг" (Абрамов Ф.А. Так что же нам делать: Из дневников, записных книжек, писем. размышления, сомнения, предостережения, итоги. СПб.: Изд-во "Журнал "Нева", 1995. С. 11). В 1978 году писатель снова возвращается к мысли о трилогии: "Первая книга - Россия перед революцией, вторая книга - Россия в гражданской войне, третья - 37-й год. Резня. Контрреволюция. Самодержавие в пролетарских одеждах" (Крутикова-Абрамова Л.В. Чистая книга// Жива Россия: Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: Атон, 2003. С. 280).
Материалы Абрамов собирает 25 лет: архивы, газетные статьи, письма, разговоры со старожилами. Летом 1960 года он повторил часть пути красноармейского отряда Щенникова и Кулакова: как те в 1918 году, проплыл на плотике с Усть-Выи до Верколы, впитывая опыт предшественников, пытаясь понять их впечатления и настроения, собирая ценнейшую информацию. Надо заметить, это путешествие вовсе не было легкой прогулкой: большая часть пути - места нежилые, да и погодой Север не баловал: "Русло не разработанное. Ветер навстречу свищет. Пронизывает до костей. Мерзнут руки. Вода леденеет на шесту. И дико кругом. Ни одного селения" (Крутикова-Абрамова Л.В. Чистая книга// Жива Россия: Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб.: Атон, 2003. С. 279).
1981 год. Весной Федор Александрович работает в Архангельском архиве, пристально изучая материалы, связанные с жизнью района в дореволюционные годы. А летом по приглашению критика Александра Михайлова едет на Печору - в места, где писал, проповедовал, а затем был сожжен протопоп Аввакум; затем - вместе со своим другом, веркольским художником-самоучкой Дмитрием Михайловичем Клоповым, путешествовал по местам, связанным с именем великой сказительницы, пинежанки Марии Дмитриевны Кривополеновой. Махонька, как ее ласково называли за маленький росточек и легкий, незлобивый характер, должна была стать одним из главных героев "Чистой книги".
В это же лето 1981 года Федор Абрамов наметил свои творческие планы на ближайшие годы.
Увы! Замыслам писателя не суждено было сбыться: Федор Александрович успел написать лишь начало "Чистой книги", остальная часть - как и большинство задуманных вещей - осталась в набросках, наметках, отрывочных записях. Но даже в таком виде роман захватывает настолько, что на последних страницах книги, подготовленной к публикации вдовой писателя, Людмилой Владимировной Крутиковой-Абрамовой, забываешь о том, что книга не дописана: характеры настолько точны, записи так спрессованы, что создается впечатление целостности, законченности романа…
…О болезни Федора Абрамова знали только близкие: в сентябре 1982 года он перенес операцию; в апреле врачи объявили: требуется еще одна. 14 мая 1983 года эта операция, по словам врачей, прошла успешно. В этот же день в послеоперационной палате Федор Абрамов скончался от сердечной недостаточности.
19 мая Федора Абрамова похоронили в Верколе, на его любимом угоре, рядом с домом, построенном его собственными руками. На похоронах огромное количество народу замерло, услышав над Пинегой курлыканье пары журавлей.